Сафари для русских мачо
Шрифт:
— Есть, Рон. Будет сделано, Рон. Разрешите идти?
— Вперед, Серый, — подбодрил его Роман, — нас много, а он один.
Глава 22. Рафтинг, дайвинг и петтинг
Устроившись поудобнее на свернутом пончо, опираясь спиной на колесо «тойоты», Гранцов изучал тетрадки, иногда бросая быстрый взгляд вдоль реки.
Первая тетрадка была почти вся залита какой-то бурой дрянью, прочесть можно было только несколько строк. Зато на задней странице обложки сохранились таблица умножения, «цена 5 коп» и ГОСТ-12…(0 или 9?)…63–75.
Ну и что? Это еще не русский след. Мало ли советских тетрадок разлетелось по свету в пионерских посылках.
Вторая тетрадка оказалась розовой, в четких голубых клетках на белоснежной гладкой бумаге, на задней
Все записи в ней велись, безусловно, одним человеком. Но почерк со временем менялся — он становился крупнее, буквы начинали вываливаться из клеток, и строчки свисали вдоль полей. Это был дневник молодой женщины, и ее воспоминания смешивались с фантазиями и сиюминутными заметками.
« Май или июнь, 1986. Я нанесла эмоциональный вред мужу и опустила свой эмоциональный тон до отрицательного уровня.
Лестничная клетка, мы стоим перед закрытой дверью нашей квартиры. Замок испортился, муж не может его открыть. Ночь, мы вернулись из гостей, был какой-то праздник, муж пьян. Он предлагает провести ночь в баре аэропорта, как в студенческие годы. Я ничего не отвечаю, сажусь на пол. Он становится на колени, просит поехать с ним. Я говорю, что он может делать что угодно, а я ухожу ночевать к соседке. Он уходит. Я иду к соседке. Там гости, трое мужчин и две женщины. Все пьяные. Муж соседки запирается со мной на кухне. Мы с ним спим. Это происходит как бы не со мной. Я словно смотрю эротическую кассету. Мы делаем это на столе, на подоконнике, на полу среди пустых бутылок. Утром муж соседки перелезает с крыши в нашу квартиру и открывает дверь. Мы с ним еще раз спим у нас дома. Муж возвращается днем. Он всю ночь бродил по городу, пытался переночевать на вокзале, его там обворовали.
Если бы я поехала с ним в аэропорт, ничего не случилось бы. Я сознательно опустила мужа до уровня затаенной обиды.
Мой собственный уровень в тот момент, скорее всего, можно оценить как удовлетворенность. Предыдущий уровень — скука. То есть я подняла свой эмоциональный тон, а тон мужа опустила, результатом чего стала тревога, то есть мой окончательный эмоциональный тон оказался резко отрицательным».
«Август, 1987. Я причинила эмоциональные страдания своей матери.
Ночь, телефонный звонок. Это звонит муж из стройотряда. Он просит встретить его на вокзале, у него будет много вещей. У меня в этот день семинар по дзэн-буддизму. Но я ничего ему не говорю про это и обещаю встретить. Тут же звоню своей матери и объясняю ей ситуацию: мне надо вести семинар, а она могла бы встретить поезд. Однако мои логичные аргументы не доходят до сознания матери. Вместо того, чтобы выслушать меня и помочь, она обрушивает на меня нескончаемые обвинения. Я пытаюсь ей объяснить, что интересы большого числа людей выше частных интересов одного человека, но она меня не слушает. Как назло, она услышала недовольное ворчание Ильи, который проснулся от всех этих полуночных дискуссий. Это не могло не дать ей еще один, сокрушительный, повод для обвинений. В конце концов я сказала, да, я блядь, я плохая дочь, но я твоя дочь, это ты меня сделала такой. И положила трубку, не дав ей произнести даже слова в ответ. Как выяснилось, ночью она даже вызывала «скорую», у нее были проблемы с сердцем.
Таким образом, я довела отрицательные эмоции матери от антагонизма до негодования, а потом и до отчаяния. Мой собственный тон при этом опустился еще ниже, до страха и сочувствия».
«Август, 1994. Я нанесла эмоциональный ущерб семье своего случайного знакомого.
Набережная в Париже. Я замечаю на скамейке Илью. Он сильно постарел за эти годы, растолстел. Он в дорогих очках и хорошем костюме. Я присаживаюсь рядом, пытаюсь установить контакт. Он обеспокоен моим появлением. Я начинаю говорить с ним, вспоминаю наши встречи, какой он был смешной и робкий, все время боялся, что муж
В результате эмоциональный уровень Ильи опустился до самоуничижения, безнадежности и раскаяния. Его жена сорвалась с положительных тонов до отрицательных, от веселья к негодованию».
Гранцов бегло просмотрел еще несколько страниц. Пока в тексте не встретилось ничего, что помогло бы установить личность автора дневника. Кроме этого, хотелось бы встретить упоминания о тех, кто приказал вести этот дневник.
Он вспомнил, что, когда Регина занималась на курсах в Институте Духовной Реабилитации, ее тоже заставляли записывать свои самые интимные воспоминания и оценивать их по какой-то изощренной методике. «Какой материал для шантажа накапливался у хозяев Института», — подумал он, перелистывая страницы в поисках хоть каких-то имен и фамилий.
«14 апреля. Москва. Ездила в КГБ чтобы они прекратили свои происки, зашла в магазин, рядом пельменная, купила сало и сливки — стало тошнить сразу от сливок. Проверить сливки и сало на аммиак. Чем больницы строить, СЭС пусть работает. Бронхит 10 дней аммиак вызывает раздражение верхних дыхательных путей. Сам начальник КГБ кашлял — я заметила, но он не желал долго со мной разговаривать. Продавщица — толстуха, маленькая.
Андреев Дмитрий говорил про самый лучший ресторан в Москве — забыла. Жила я у него в г. Бердянске на квартире. Семинар по медитации. Рация у него спрятана в гараже. 2 раза выходил в эфир, потом поехал в Германию под видом туриста. Проживает ул. Бехтерева 18, г. Бердянск. Жену отправляет постоянно в сумасшедший дом. Она от этих таблеток постоянно пьяная, лежит, работать не может. Таблетки не лечат, а калечат людей. Андреев говорил, что у него начальник милиции друг.
Меня угощал помидорами — я тоже спала неделями. Снотворное совал. Разве лечат психиатры?
Эсэсовские эксперименты над людьми. Нормального человека делают дураком. Кто не понимает — подумает правда — больной. Психиатрическая война — на испуг. Люди боятся психиатрии и молчат!»
«3 июня. При отравлении 3 ст. ложки питьевой соды + 2 ст. воды и целый час качать на кровати — желудок промоется. Повторить! Молоко! На следующий день.
Если рана — залить спиртом».
Гранцов не выдержал и засмеялся.
— Надо запомнить. Если рана — залить спиртом. Это же на все случаи жизни.
— Что? — переспросила Татьяна из-за «тойоты», где она сушила одежду на солнце.
— Потом объясню. Все равно спирта нет. Ты еще не высохла?
— Дай мне еще десять минут, — попросила Татьяна. — Не подходи, я тут совсем голая.
« 17 августа. Какое просветление! Пишу лежа. С утра подумала о том, что я избавлюсь от аммиака в крови, и сразу почувствовала просветление. Не хочется ничего делать, только лежать. Кровь очищается быстрее, когда лежишь. Не буду вставать»
«11 февраля. Опасная личность — Кузнецова Ирина. Проживает в Анжеро-Судженске, ул. Бехтерева, 21. Пыталась узнать мой адрес, прислала письмо. Участковый заходил с письмом от нее, спрашивал. Я все знаю. Она знает, что я измеряла аммиак в водопроводе. Хочет скрыть правду. Она моя мать, сама сдавала меня в ПНД. Таких опасных личностей надо убирать».
«Вот оно! Если эти фамилии записаны верно, то уже есть за что зацепиться. Все-таки не зря я стащил именно эту тетрадку!» — подумал Вадим. Он аккуратно сложил обе тетради в полиэтиленовый пакет и спрятал у себя на груди. Что бы ни случилось, он должен довезти их до дома.
— Так это она на собственную мать стучит, — пробормотал Гранцов. — А опасных личностей надо убирать, это точно.
— Что? Я не слышу, — сказала Татьяна, виновато улыбаясь и показывая пальцем на плотную повязку вокруг головы.