Сага о Бельфлёрах
Шрифт:
Проклятая песенка, вот привязалась! Хотя она чертовски мне нравится. Обожаю петь. Забавно — иногда ловишь себя на том, что поёшь, даже когда рядом никого нет, правда? Или вообще не замечаешь.
А у тебя красивый голос, сказал мужчина с улыбкой.
О, так привязалась эта простуда…
… очень красивый.
Ну знаешь, эти чертовы летние хвори, они тянутся неделями.
Позже, когда они неслись по шоссе, неслись очень быстро, он потянулся, открыл бардачок и вытащил компактную, объемом с пинту, серебряную фляжку. Крышечка держалась на серебряной цепочке, схожей с той, что
Да, родня по матери. Живут они у Маунт-Киттери. Но кое-кто забрался подальше, в горы — в общем, и здесь, и там, знаешь. У меня вроде есть кузены, которых я никогда не видела. Тина рассмеялась — и не горю желанием.
Она деликатно прикладывалась к фляжке. Если и отметила, что бурбон отменного качества, то никак этого не показала.
Отца моего звали Донхауэр. Джейк. Его на войне убили — то есть он не вернулся. Должен был приплыть на транспортном корабле, но его там не оказалось, вот и вся история. Но теперь у меня другая фамилия, Шмидт. Тина Шмидт. Надеюсь, ты не встречался с Элом!
Это имя ему ничего не говорило. Похоже, он никогда о нем не слышал.
— С кем?
— С Элом Шмидтом.
— Твой муж, что ли?
— Бывший. Слава тебе, Господи.
Она передала ему фляжку, и он медленно взял ее, погладив ее пальцы своими.
В «Тропикане», на самом конце барной стойки, с белесыми волосами, сливающимися с длинными, медлительными полупрозрачными росчерками дыма, Николас Фёр поднял свой стакан с застывшей пеной по краям в шуточном тосте. Возможно, поглядывая при этом на себя в зеркало за разоренными рядами бутылок, всё в мушиных точках… Лежащая на стойке тряпка бармена вся провоняла. Еще бы — ведь сейчас тут привычный разор: битое стекло, натекшие лужи. Пиво, рвота, кровь. Промокшие насквозь коврики. Обрывки одежды, все равно что тряпки… Будь на нем тогда головной убор, возможно, он не пострадал бы так сильно; но в этот час в «Тропикане», с победно поднятым стаканом, он был — да все они были в лучшем виде, целый и невредимый, как раньше.
При виде машины, припаркованной на пятачке гравия, поросшем сорняками, пульс Тины забился чаще. Глаза сладострастно прищурились — но лишь на мгновение. Она же не какая-то алчная вульгарная малолетка без мозгов.
Она задала ему пару вопросов насчет машины, ведь не спросить было бы как-то невежливо, что ли.
— …немецкая?
— Немецкая, да.
— так понимаю, — произнесла она, быстро пробежав кончиком языка по губам и поглаживая радиатор машины (раскаленный — солнце этим летом словно взбесилось), — я так понимаю, — повторила она, стараясь не захихикать, — ты один из этих, городских, ну в общем… из Порт-Орискани…
Он смотрел в ее сторону, но как будто мимо нее. Держа в руке ключи от машины.
— …знаешь, когда-то давно… Катера носились по озеру… И гидропланы — они возили виски из Канады. Однажды я видела такой гидроплан, поздно ночью.
Я даже хотела выбежать на берег, представляешь, замахать руками, мол, заберите меня с собой!.. Да, послать все к чертям… Я была совсем девчонкой. И ничегошеньки не знала о жизни. Боже мой, — продолжала она,
— Думаешь, я гангстер? — спросил мужчина в пиджаке.
— О, я знаю, ты бы все равно не сказал! — кокетливо воскликнула Тина.
— Думаешь, я по ночам ром переправляю? С одного берега на другой?
— О, сейчас-то нет, это было давно, — рассмеялась Тина, забираясь, слегка задев его, в машину. Он открыл перед ней дверцу, и ему понравился ее запах, теплый, с ароматом духов, к которому примешивался пот; конечно, он не раз ощущал его. Но с каждой новой забывал запах предыдущей.
— Ничего я не думаю, — весело сказала она. — Мне просто нравится запах такой обивки — это кожа, верно? — белая кожа? И приборная доска, она из какого-то необычного дерева…
18:25.18:32. Его пульс тоже подскочил — но бился хаотически, словно подчинялся своей внутренней логике, ему неподвластной… Николас Фёр, это он там стоял. Но, конечно, это был не он. Или, может, все-таки он? Его затуманенный взгляд все время уходил в сторону, словно обвиняя.
— Это из-за тебя я убил Николаса, — крикнул он Лее.
— При чем тут я! Ты ненормальный! — кричала в ответ она.
Она замахнулась на него, но он поймал ее за запястье — и швырнул на постель. И старая кровать заскрипела под ее весом, от неожиданности.
— Я любила Ника, ты знаешь, что я его любила, — всхлипывала Лея. — Как ты можешь обвинять меня…
— Значит, любила, да не очень, так получается? — кричал Гидеон. — Так не люби никого, так мы хотя бы останемся живы!
Но сейчас Гидеон был не с Леей, он вообще редко бывал с ней, а сейчас с усилием прислушивался к радостной болтовне незнакомки. Вероятно, между ними происходил флирт, в ходе которого Гидеон глотнул солидную порцию лучшего отцовского бурбона и удивился, что почти не чувствует вкуса. Впрочем, за последние годы этот самый бурбон как будто утратил силу.
— Так ты думаешь, я гангстер? — спросил он снова и рассмеялся.
— Ну, во всяком случае, думать ты мне так не запретишь! — парировала она. — Кстати, ты так и не сказал, как тебя зовут, — сказала она капризно, потершись носом о его ухо.
— Имя, — повторил он медленно. — Не уверен, что оно у меня есть.
— Как тебя обычно называют твои женщины?
— Мои женщины?
— Да. У тебя наверняка куча женщин!
Все было так весело, так забавно и невинно, просто флирт.
— Просто я не люблю, когда меня называют по имени, — сказал он так же медленно, как будто озадаченно.
— Ладно — ты женат?
— Нет.
— Да, брось — женат, я же вижу!
— Не совсем.
— А что тогда? Вы разъехались? Развелись?
— Нет.
— Что — нет?
— Да ничего.
Вероятно, ей стало не по себе, но она разразилась звенящим, как колокольчик, детским смехом, словно он сказал нечто ужасно смешное. И стукнула его кулачком по бедру, словно не могла сдержать восторг, безусловно, она не впервые так делала, с другими мужчинами. И правда, было весело, и забавно, и кому какое дело.