Сага о бескрылых
Шрифт:
— Договор нерушим! Лишь убийц готов лить кровь истинных братьев. Но год идут и все меняться. Нет сегодня старший и младший братьев. Нет старших богов. Нет двух десятин! Слыште! — оратор указал своим железом на дверь.
Горожане и бореды обратились к двери. Уайксс напряг слух — ничего не происходило. Разве что в коридоре продолжали втихомолку пинать несчастного слугу.
Ваха-с-Вершин раздраженно тряхнул своей уродливой челкой, взмахнул оружием. Откуда-то из-за стены донесся гнусавый вой — там дули в какой-то странный и нелепый инструмент, должно быть, огромный пастуший рог. Музыкант изо всех сил пытался
— Вот! — возликовал Ваха-с-Вершин. — Пришло время! Все братья! Нет богов и людёв старший и младши. Все велики, все равны. Мать-Орифия, Страж Пучины, Великий чайка и бог Слова! Заключим вечны мир, братья! Так, мой брат, Дорасеас-Боре?!
— Если боги того истинно возжелают, — уклончиво подтвердил оторопевший властитель Акропоборейсеса.
— Все равны! — с угрозой проревел горожанин. — Ты, царь, я, и жрец Слова заключат еще договор. Сейчас в этот велик день. Жрец здеся?
— Здесь, о мой брат, — раздался голос из-за спин толпы. Горожане с трудом расступились, протиснулся человек в яркой мантии, за ним две полуголые жрицы катили бочку, слуга нес деревянный футляр. Человек, известный и в Нижнем городе и на Акропоборейсесе как главный жрец храма Слова, улыбаясь и придерживая полы желтого одеяния, переступил через рассыпанные орехи.
— Да будет мир, братья и сестры! — возвестил жрец.
— Воистину мир велика, — ответил Ваха-с-Вершин.
Уайксс смутно догадывался, что эти двое продолжают какой-то свой разговор, непонятный горожанам и внукам богов. Нет, крылатый царь боредов тоже что-то понимал, пусть и частично.
Жрец воздел руки — складки мантии взметнулись шелковой пародией на крылья:
— Сядьте, братья и отложите оружие. Прав мудрейший царь и правы добрейшие горожане Сюмболо. Мы заключим вечный мир. Те, кто присутствуют здесь, расскажут свои друзьям и родичам, те передадут внукам и правнукам. Счастливый день…
Уайксс пытался вспомнить, откуда взялся этот круглолицый жрец по имени Ронхаб. Кажется, тоже родом из слабоумных Пришлых, появился в городе не так давно, но, видимо, неглуп — поскольку сыт, одет и уже умудрился поставить храм для своего бога. Где-то на утесе тот новый храм, левее маяка. Но почему именно этот жрец здесь? Чернь поклоняется десяткам богов, куда более древних и хорошо известных. У этого Ронхаба какой-то странный безликий бог… Бог Словес? Нет, кажется, бог Слов. Или Слова?
Переполненная трапезная шевелилась, рассаживалась. Ронхаб с приветливой улыбкой руководил, обходительно показывая и призывая «подвигаться и присаживаться». Ошеломленный Уайксс осознал, что на его (его!) ложе уже сидят трое городских: грузный стражник с непонятным знаком на кожаном шлеме, узколицый приказчик с крысиной физиономией и девица из простолюдинок, довольно приятная на вид, но с разными глазами. Еще один горожанин — юнец в рваной рубахе, пристроился на изогнутой спинке ложа — наглецу мешало крыло Уайксса и мальчишка нерешительно упирался в него локтем. Оружие незваные гости сложили в ногах — меч, убогий рабочий топорик, длинный кинжал. Удивительно, но даже у девицы имелась дубинка с нелепыми, но острыми колышками-шипами на конце.
— Мир и покой воцарятся в Сюмболо, — продолжал жрец, оставшийся стоять в середине Трапезного зала. — Мы поклянемся стать братьями, поклянемся не причинять
— Равной братской крови! — крикнул Ваха-с-Вершин, устроившийся за царским столом.
— Да будет так, — с широкой улыбкой согласился жрец и повел рукой в сторону властителя Акропоборейсеса.
— Да будет так, — после едва заметной паузы подтвердил Дорасеас-Боре.
— Так поднимем же дружно наши клятвенные чаши! — всплеснул рукавами жрец. — Ибо любовь и братство надлежит подтвердить божьим знаком…
Уайксс слушал, но не слышал. Клятва, пусть клятва с возлиянием. Наверняка в бочке нэктар: чуть пьянящий напиток из слабого настоя желчи пурпурного кальмара и горного сока, что соскребают скалолазы с каменных вертикалей у острова Келайно. Сей жидкий союз морских глубин и горных вершин с древнейших времен считается священным в Сюмболо — глотком нэктара неизменно скрепляются договора и клятвы. Довольно надежное средство — нарушивший клятву серьезно рискует здоровьем — тошнота и колики, да и иные кишечные неприятности заставят обманщика серьезно пожалеть о своем двуличии. Впрочем, хороший врачеватель вполне способен избавить от последствий…
Уайксс не мог думать о нэктаре — он видел Аглеа — будущая невеста теснилась на одном ложе с подругой — миниатюрной Климин и тремя горожанами. Те сидели неловко, стараясь не касаться крыльев прекрасных боред. Косились как на… как на доступных ночных служанок. Гнев наполнил Уайксса, заставил сжать край ложа — юный боред понимал, что на него смотрит стражник, но ничего не мог с собой сделать. Как они смеют, смрадные, грубые и непричесанные, быть рядом с крылатыми девами, истинными внучками богинь?!
— Ты это… — с угрозой промычал стражник.
— Кишки выпустим, — посулил приказчик-грызун.
Едва ли Уайксс мог что-то сделать. Он не боялся, нет. Но начинать драку, когда тебя мгновенно схватят за крылья, повалят на пол, бессмысленно. Дотянуться до меча, тяжелого и неуклюжего на вид? До кинжала или нелепой дубинки? И навеки быть проклятым соплеменниками, как безумец, нарушивший царскую волю, первым проливший кровь?
Уайксс сделал удивленное лицо и слегка улыбнулся «гостям».
— То-то, красавчик, — пробурчал стражник.
Путь оскорбляют. Сейчас закончится этот глупый ритуал, уродцы уберутся вместе со своей вонью и примитивными клятвами…
Жрец уже закончил свою пышную и бессмысленную речь. Ему первому налили чашу, начали наполнять чаши «гостям» и хозяевам. Посуды не хватало — кто-то побежал на кухню.
— А я вообще нэктара не пробовала, — похвастала девица, улыбаясь Уайкссу.
— Вроде бражки, только в голову чуть шибче шибает, — пояснил приказчик. — И привкус тонкий. Примерно как у северного джина.
Уайксс принял чашу — подали не свою, непочтительно сунули простую, глиняную, со щербатым краем посудину. Нэктар пах сильно, почти мерзко.
— Ух, какой духовитый, — удивилась девица.
Уайксс, наконец, догадался, отчего у нее глаза разные — один подбит и очень густо запудрен.
— Так поклянемся же в вечном братстве! — снова начал жрец.
—…и сестренстве, — хихикнула отвратительная полутороглазая девка, вновь обращаясь почему-то именно к крылатому соседу.
…— в этот миг… разом… вместе… — доносился напев неутомимого жреца.