Сага о диком норде
Шрифт:
И только Уна продолжала общаться с мужчинами. Когда она научилась хоть как-то объясняться на нордском, то ее можно было увидеть и с другими ульверами, и с бриттами. Вот только она не разбирала, где нордский, а где бриттский язык, и смешивала слова в кучу. Ее речь теперь состояла из трех языков, и лучше всех ее понимали я, Полузубый и Леофсун.
Вот что странно: хоть Уна и нравилась мне, я не смотрел на нее, как на женщину для утех. Она была скорее как товарищ, как соратник. Может, потому я так удивился, когда на пятый вечер пребывания у бриттов она
Да что не так с женщинами малахов? Почему они выбирают стариков? И ладно бы Альрика, тут я понял бы: красивый, беловолосый, ни единого шрама, десять рун. Но Полузубый? И рун поменьше, и шрам на пол-лица, и жует он одной стороной рта. Да и зачем ей? Ведь детей она родить не может.
Всю ночь я ворочался без сна, а наутро, едва дождавшись появления Уны, подошел к ней, схватил за плечо и сказал:
— Сегодня вечером пойдешь со мной.
Она рассмеялась:
— Зачем это?
— С Полузубым же пошла. А я всяко лучше Полузубого. Да, рун поменьше, но на тебя сил точно хватит.
Уна и была всего на пятой руне.
— Нет, не пойду, — она вырвалась из хватки. — Молод слишком.
— Так и что плохого? Я же не замуж зову.
— Не люблю молодых, быстрые больно. Как сухая трава: вспыхнет сразу да тут же и затухнет. То ли дело мужчина в летах! Он как сырой пень: медленно разгорается, зато греет долго. Захочешь — не затушишь.
Я вслушивался в ее слова и не понимал. Какая трава? Причем тут пень? Всё вперемешку.
Она глянула на мое озадаченное лицо, снова рассмеялась.
— Думаешь, что женщины только к сильным идут? Да, мы можем лечь с сильным мужчиной, ведь от него родятся сильные дети. Но если женщина хочет не детей, а ласки, то она пойдет не к сильному, а к умелому. Женщина ведь тоже хочет, чтобы ей было хорошо.
Снова непонятные речи. Причем тут мужчина-то? У меня ведь уже немало женщин было. И я заметил, что одни лежат бревном и губы себе грызут, а другие и ужом вертятся, и охают-вздыхают. А ведь я всегда один и тот же был. Значит, дело не во мне. Просто бывают женщины горячие, а бывают холодные, и тут уж ничего не поделаешь. Какой уродилась, так и проживет.
Вон, Аднфридюр не повезло, ледышка и есть. А вот девка с бездной в глазу, хоть и уродлива, зато под одеялом ух как ловка была.
А Уна продолжала:
— Если к женщине с лаской, так она вдесятеро отблагодарит, сама ночью придет, зацелует, заласкает. Вот в нашем роду чаще бегали к хромому карлу. Да, слаб, да, хром, зато обнимал жарче других.
Тогда я рассказал ей про жену. Сказал, что не бил ее, не обижал, даже похвалил после, но Андфридюр что-то ласкою не рассыпалась.
Сине-белая малаха смеялась так, что аж поперхнулась.
— Сегодня вечером я покажу тебе одно место. Спрячься там и жди, только не высовывайся. Может, и поймешь чего.
С трудом я дождался назначенного срока. Весь день я с нетерпением поглядывал на Уну, ждал, когда же она покажет место и все остальное.
Перед самым
— Вот сюда залезь и сиди, только тихо.
И собралась уходить.
— Ты куда?
— Сиди, жди. Скоро сам все поймешь.
Ждать пришлось недолго. Совсем скоро послышались шаги и голоса, женский и мужской. Парочка остановилась прямо за сараем. Уна и Полузубый? Эта женщина издевается надо мной?
Уна разостлала одеяло, скинула с себя одежду до последней тряпки. Полузубый, этот уродливый угрюмый старик, аж помолодел, улыбался во весь щербатый рот. Штаны на нем спереди уже трещали. И он снял плащ, рубахи, развернул обмотки, скинул и штаны. Оказалось, шрамы у него не только на морде, на теле также немало отметин. Вон взбугренная полоса, словно тупым копьем вскользь зацепило, вот белая линия — нож или меч.
Несмотря на его видимое желание, Полузубый не набросился на Уну сразу, а принялся гладить ее тело, сжимать и даже местами облизывать. А она раскраснелась, захихикала, как девчонка, и наслаждалась его ласками так, как ни одна моя женщина. Дошло у них дело до главного, но и там всё было непросто. И так они поворачивались, и эдак, закручивались и сплетались, что не сразу разобрать, где чья рука или нога.
Я трижды слил семя в дерн на крыше сарая, прежде чем они закончили, дождался, когда уйдут, и лишь потом вернулся в дом, который теперь делил с Плосконосым, Булочкой и Простодушным, полный тяжелых дум.
Хотел было спросить, как они делят одеяло с женщинами, но передумал. Вдруг я один такой идиот? Вдруг все давно знают, как надо? Ульверы и так часто припоминают ту бездноглазую, а еще говорят, что я самый молодой и при этом единственный женатый из всех. Если узнают, что я неправильно спал с женщинами, то высмеют меня так, хоть на улицу не показывайся.
Потому когда Уна на другой день подошла и спросила, понял я что-нибудь или нет, я ответил, что ничего нового не увидел, кроме шрамов на заднице Полузубого, и что она зря выбрала уродливого старика. Любой ульвер может лучше, дольше и сильнее!
Уна рассмеялась и похлопала меня по плечу.
В этот день в очередной раз вернулись из лесу бриттские охотники. И снова с пустыми руками. Тварей тут что-то видно не было.
— Вот только драугры, — пересказывал их слова Полузубый на общем сборище. — Снова драугров видели. Двоих или троих. Может, они и распугали тварей?
Мы собрались в доме Полузубого, лавок на всех не хватило, так что большинство осталось на ногах. Очаг не горел, от нашего дыхания в доме и так дышать было нечем. Надо было решить, оставаться тут или идти на юг, где ульверы жили прежде.
— А что, часто они тут ходят? Мы в болоте с одним таким столкнулись, только огнем и смогли остановить, — поинтересовался Альрик.
— Нечасто. Я бы сказал, вообще не ходят. Раньше я о них только в старых песнях и слышал.
— Сами они просто так не поднимутся, — заметил Вепрь.