Сага о Гильгамеше

Волобуев Вадим

– - Мы поразили зверя, Гильгамеш! Отныне молва о нас не умрёт.

– - Эхей, названный брат мой!
– воскликнул вождь.
– Ты совершил величайший подвиг.

Смерть чудовища в мгновение ока вернула ему прежний вид. Как будто не было тех ужасных дней, когда он трясся от страха и умолял убить себя. Теперь это был прежний Гильгамеш, доблестный вождь великого народа. Он подступил к Энкиду, с удивлением уставился на змеиную головку в его пальцах.

– - Так это и есть непобедимый Хувава? Сколь смешон был наш ужас перед ним. Неужто это ничтожное создание заставляло трепетать перед собою весь род человеческий?
– Он заметил две крохотные ранки на запястье Энкиду и обеспокоился.
– Я вижу кровь на твоей руке, Энкиду. Неужели чудовище успело ранить тебя?

– - Пустяки, - беззаботно откликнулся товарищ, разглядывая запястье.
– Его укус мне не страшен, ибо чары чудовища разрушены и заклятья больше нет.

– - Давай же веселиться, Энкиду! В сей день ты избавил людей от величайшего страха.

Однако радость их

была преждевременна. Ближе к вечеру Энкиду почувствовал себя плохо. У него закружилась голова, запылало снедаемое жаром тело, под ногтями выступили фиолетовые точки. К ночи он уже не вставал. Гильгамеш в испуге бросился искать целебные травы, безостановочно твердя заклинание против демонов болезни.

– - Семеро их, семеро их, – - В недрах взращённых духов земных, – - Вскормленных тьмою, бесполых на вид, – - Облик их людям погибель сулит. – - Жён не познавших, детей не рождавших, – - Муку и смерть на живых насылавших, – - Стойких к заклятью, бесстрастных к мольбе, – - Вихрей ужасных, покорных судьбе.

Лихорадочно повторяя эти слова, он рыскал по окрестностям в поисках боярышника или облепихи, но все усилия его были напрасны. Ничего не росло в этом лесу, кроме дикого бурьяна. Гильгамеш то бросался к захворавшему товарищу, то опять принимался искать спасительное средство, то в изнеможении падал на землю и, сцепив зубы, выл от горя. Между тем Энкиду становилось всё хуже. Он впал в забытье и хрипел, широко разевая спёкшийся рот. Пятнышки под его ногтями растеклись и почернели. Из носа тонкими струйками потекла тягучая зеленовато-жёлтая жижа. Зрачки укатились вверх, глаза прорезались красными прожилками. Пылающее лицо покрылось странными бугорками, щёки ввалились и странно вибрировали. Гильгамеш приник к его груди, обнял за плечи, исступлённо шептал:

– - Не покидай меня, лесной человек. В сей час торжества и радости - как можешь ты умереть? Боги не допустят такой несправедливости. Молись, молись, Энкиду, и я буду молиться с тобою.

Он сел на колени, возвёл очи к небу. Бледный лик Нанны осветил его фигуру, протянул долгую тень к опустевшему логову Хувавы. Поднявшийся ветер взволновал кроны деревьев. Шелестящие листья клёнов как будто пытались сказать ему что-то, но он не понимал их языка. Покачиваясь из стороны в сторону, он тихо стонал и неотрывно глядел на Луну. Какая-то мысль упорно билась в нём, сверкала слабой лучиной, шевелилась крошечным комком в душе. Холодный свет полного месяца озарял его лицо, проливал лучи на укутанную мраком землю. "Нанна - вот кто поможет мне, - решил Гильгамеш.
– Кому как не повелителю ночи рассеивать чары духов тьмы". Он воздел руки к ночному светилу и срывающимся голосом запел:

– - Все хлева твои полны, – - О великий бог Луны! – - Овцы, козы и коровы - – - Велики, толсты, здоровы. – - Разномастны, разноцветны, – - Недоступны и волшебны. – - Их число необозримо, – - Словно звёзд на небосклоне, – - Собраны они в загоне, – - Где судьба неповторима. – - О, пастух коров небесных – - Обладатель стад чудесных, – - Нанна - бог, чья мать в Ниппуре – - Молится с вершин Экура, – - Вознося хвалу тому, – - Кто насытил всю страну, – - Оградив приплод коров – - От болезней и воров. – - Молоко коров священных – - Возливал ты вдохновенно, – - Чтобы боги веселились, – - Благодатный дождь пролили. – - Ты - любимый сын Энлиля, – - Разгонитель дум тяжёлых, – - Тысячи лучей излили – - Свет, когда ты в мир пришёл. – - Все желания исполнит – - Твой отец, лишь попроси. – - Счастьем он сердца наполнит. – - Щедро счастье то неси! – Не жалей для бога жертвы - – - Ты нам это завещал, – - Бог, рождённый в мире мертвых, – - Воздаянье обещал. – - Твоя мать кричит с вершины: – - "Ан к себе тебя призвал, – - Дикий бык, ты сильным стал, – - Даже вод морских глубины – - И просторы всех краёв – - Имя чествуют твоё". – - Урождённый в чистом

храме, – - В поле выросший герой, – - Нанна - ты владеешь нами, – - Мы - лишь тени под луной. – - Свет ночной лучист и ясен, – - Он для демонов опасен, – - Для людей же и богов – - Он - спасительный покров. – - Днём нас Солнце опаляет, – - Ночью месяц озаряет, – - И хоть свет его не греет, – - Он надежду в нас лелеет.

Упоённый восторгом, он смотрел на небо и ждал, когда бог отзовётся на его просьбу. Но время шло, а ничего не происходило. Всё так же неумолчно стрекотали цикады, задувал слабый ветерок, облака грязными пятнами проплывали по серебристому диску луны. Изнемогший от нетерпения, Гильгамеш в ярости пропахал ногтями землю, сжал кулаки, заскрипел зубами. Собственное бессилие раздражало его. Он вскочил, забегал вокруг, вырывая с корнем кусты. Почему-то ему привиделось, что они таят в себе какую-то угрозу. Проредив густые заросли и выплеснув жажду разрушения, он вернулся к Энкиду, припал ухом к его груди. Сердце напарника уже почти не билось. Мучительно застонав, Гильгамеш обратил взгляд на Луну.

– - Где же оно, твоё хвалёное могущество?
– прокричал он, потрясая кулаком.
– Неужто спасовало перед роем визгливых духов?

Он упал на колени и закатился в судорожном смехе.

– - Как же ничтожны вы, боги. Вся ваша сила заключена в нашем страхе. Стоит отбросить его, и вы теряете свою мощь.
– Он вдруг схватился за живот и нелепо изогнулся. Устремив взгляд куда-то в сторону, лихорадочно забормотал.
– Инанна, ты - продажная девка. Я отрекаюсь от тебя. Ты толкнула меня на это безумство. Ты лишила меня покоя и сна. Неуёмная в жажде восхвалений, ты всегда обрекала меня на страдания. Ради тебя я сражался с Аккой и возводил великую стену, ради тебя терпел лишения и шёл на смерть. Я хотел возвеличить тебя, но взамен получил одну лишь боль. Из-за тебя ныне погибает мой товарищ. Чем заслужила ты мою верность? Непостоянная и заносчивая, ты не думала о своих рабах. Наши чувства, наши желания - лишь пустой звук для тебя. Но отныне ты не будешь играть нашими жизнями. Я проклинаю тебя. Я изгоняю тебя из моей души.

Он выхватил из-за пояса топор и пошёл крушить ближайшие кедры. Он знал, что эти деревья особенно любезны сердцу богини. Уничтожая их, он убивал в себе трепет перед ней. Когда первый бешеный порыв его иссяк, он вернулся к Энкиду. Посмотрел в его водянистые глаза, приложил руку ко лбу и окаменел. Кожа зверочеловека уже похолодела и приобрела сероватый отлив. Гильгамеш торопливо нагнулся, поводил ладонью перед его лицом, приник ухом к груди. Он сидел, не шевелясь, пытаясь уловить хоть малейший стук, но тело Энкиду было мертво. Не желая верить этому, Гильгамеш ещё долго сидел и вслушивался в пустоту. Потом медленно обмяк и сполз на землю. Зажмурив веки, он прижал к глазам кулаки и издал истошный вопль, камнепадом прокатившийся по молчаливому лесу. Взлетела с ветки вспугнутая сова, забегали встревоженные мыши, протопал, громко сопя, деловитый ёж, а где-то далеко, в самой низине, тоскливо завыл одинокий волк. Некому было разделить боль Гильгамеша. Одна лишь природа вторила ему.

Глубокой ночью странное чувство пронзило Нинсун. Ей показалось, будто из жизни ушёл близкий ей человек. Она открыла глаза, резко села в кровати. "Гильгамеш", - обожгло её ужасное предчувствие. Вскочив с ложа, она бросилась прочь из опочивальни. Неудержимая сила влекла её на крышу. Невесомым привидением летела она по коридорам, пугая редких стражей. Голые ступни её звонко шлёпали по известковому полу. Душная ночь липла к коже застоявшимся воздухом. Она взбежала на крышу, раскинула руки, глубоко вдыхая запах реки и конопляных колосьев. Обсыпанный звёздным бисером небосвод дрожал над нею мерцающей тьмой. Круглолицый Нанна лучился мертвенным светом, окружённый слабо переливающейся дымкой. Где-то в деревне заливалась собака, наперебой свиристели соловьи.

Не в силах унять волнение, Нинсун простёрла руки к небу и запричитала:

– - Над тем, кто далеко, рыдаю я в тревоге, – - О том, что он исчез и не вернётся уж. – - Мой сын, моё дитя, ещё ли ты в дороге, – - Иль угодил уже в мир мечущихся душ? – - С ветвей священных кедра стенанья посылаю, – - С Эанны, где рождён ты был и набирался сил, – - Пусть слышат боги все, их помощь призываю – - Из дома господина, где ты недавно жил. – - Мой плач - о ячмене, что в поле не родится, – - Мой плач - о том зерне, что колоса не даст, – - Мой плач - о реках тех, где рыба нерестится, – - И о волах мой плач. Кто корму им задаст? – - Мой плач - о тростнике, чей род иссякнуть может, – - Мой плач - о тех лесах, что опустеют враз, – - Я плачу о садах. Кто им поможет, боже? – - Мой плач - о человеке. Что будет с ним без нас?