Сага о Годрланде
Шрифт:
За три месяца пути изголодался не только Аднтрудюр, но и все мы. Да, в некоторых деревнях нам удавалось уговориться насчет женщин, а иногда приходилось и без уговора, но то всё наспех, да и бабы там были чахлые, едва-едва выдерживали одного хирдмана, а до смерти доводить их не хотелось. От того жадные взгляды ульверов всё чаще останавливались на Дагне. И чем дольше мы плыли, тем чаще наутро парни сверкали разбитыми рожами да синяками. Я особо не вмешивался, знал, что Дагна сумеет постоять за себя, да и ульверы лезли к ней не всерьез, а так, побаловаться: ущипнуть или помять
Вздохнув, Хотевит сказал:
— Я дам денег на песчанок.
Глава 3
Спали мы в том же дворике на толстых одеялах из какой-то верблюды, уж не знаю, как та верблюда выглядит, но воняет, видать, преизрядно. Впрочем, вонь не мешала нам спать, мешали вопли ослов, разоравшихся за стенами.
А потом пришел Хотевит, весь взъерошенный, осунувшийся, будто ночь не спал.
— Нужно вначале пересчитать мой долг на деньги Годрланда, чтобы понять, какой залог давать. А перед тем я расскажу, как здесь счет ведется.
И высыпал горсть монет на стол.
Так-то я монеты не в первый раз в руках держал, мы их всегда по весу считали. К примеру, пятьдесят серебряных монет, если не потертые и не обрезанные, могут составить полновесную марку. А могут и меньше. Все торговцы с собой весы возят и грузики, чтоб монеты те проверять.
— Вот эта — самая ценная. Илиос называется, это по-годрландски солнце, — Хотевит указал на золотую монету с вычеканенным изображением солнца.
— Если брать по весу, то выходит чуть больше половины вашего эрторга(1).
— А золото чистое?
— Да. Еще есть золотые монеты в половину и в треть илиоса, их так и кличут: семилиос и треилиос. Дальше идут лунные монеты — фенгари. Они сделаны из серебра и бронзы. В одном илиосе — двенадцать фенгари. А вот эти, бронзовые — астероны, на фагрском — звезды. В одном фенгари — двадцать четыре астерона. Но одна бронзовая монета не равна одному астерону. Вот тут, видите, разные знаки? Этот означать пять астеронов, этот — восемь, дальше десять, двадцать и сорок.
— И что можно взять на бронзу? Зачем она вообще нужна, если есть серебро? — удивился я.
— Я же сказал, что двадцать четыре астерона можно поменять на один фенгари, хотя менялы берут свою плату и обычно дают фенгари на двадцать пять астеронов или двадцать восемь. Пока одни монеты меняют на другие, всё работает. Здесь просто за куски серебра ничего не купить, запрещено!
— Но тому, на пристани, ты заплатил не монетами.
— Потому что меняльные лавки внутри города. Так что сначала ты должен сходить туда и поменять свое серебро на здешние монеты.
— Так что можно купить на бронзу?
— Ну смотри, простые горожане получают в день от двенадцати до пятидесяти астеронов. В Гульборге овцу можно купить за два фенгари, лошадь, не верховая, конечно, а для пашни стоит двенадцать илиосов, необученный безрунный раб — двадцать-тридцать илиосов, а такой, как ваш Хальфсен, может уйти и за пятьдесят.
Я почесал в затылке, поднял глаза к небу, снова почесал.
— Это выходит, что Хальфсена
— Ну, примерно. Карл в конунговом войске за год получает около десяти илиосов, помимо платы на одежду и питание. Хускарл без дара — примерно двадцать, а с даром, бывает, что и до тридцати платят. Кстати, здесь ярлы любят нанимать северных хирдманов. Цены на зерно, вино и масло меняются каждый год, в урожайные годы пшеница дешевле, в засушливые — дороже.
С каждым словом Хотевита я запутывался сильнее и сильнее. У меня в голове уже всё перемешалось в густую кашу: солнца, звезды, овцы и рабы… Сбивали с толку незнакомые слова: астероны, фенгари, илиосы. Потом Жирный стал называть цену зерна, и стало только хуже, потому как клятые фагры мерили ее иначе, не как порядочные люди, и новые слова так и сыпались изо рта живича.
Голова трещала, будто меня огрели по затылку обухом топора. Хотя лучше бы и впрямь огрели, чем выслушивать вот такое. Альрик, сволочь, пообещал, что на месте хёвдинга мне не придется вникать во всякие сложности, сказал, что возьмет это на себя, а сам нынче сидит на «Соколе» и в ус не дует.
Тут я понял, что пропустил кучу разглагольствований Хотевита и совсем запутался. А Жирный тем временем попросил записи со своим долгом и начал пересчитывать его на годрландские монеты. Он говорил быстро, как-то хитро, в уме, пересчитывал ткани и специи на цены Раудборга, потом на наши марки, а потом на илиосы. И вроде всё выходило складно, но я-то помнил, как пытался нас надуть рыжий торговец из Хандельсби, да отыщет он свое место в дружине Фомрира. Складно — еще не значит верно!
Глянул на Простодушного. Лицо у того было серьезное-пресерьезное, брови насуплены, взгляд пока не поплыл, не как у остальных ульверов. Еще как-то держался Хальфсен. И Свистун тоже не зевал.
— Всего я вам должен тысячу илиосов или двадцать две марки золота.
Двадцать две марки золота! Это по марке на человека! Немалое богатство! Но я сдержался и сначала посмотрел на троих ульверов.
— Странно ты считаешь, — заговорил первым Простодушный. — За наш товар даешь едва ли половину цены, при пересчете на марки куда-то серебро пропадает, а как про илиосы заговорил, так и вовсе не складывается.
— Так я же говорил: если менять серебро на монеты, дают меньше, чем было бы по весу.
— Нет, ты с самого начала отвечай. Я помню, как вы с Альриком смотрели товар, и цена выходила совсем другой! Уговор какой был? Свой товар ты выкупаешь по цене закупа, а чужой продаешь торговцам. Да, не так дорого, как он продавался бы в лавках, но и не так дешево, как берут в тех землях, где его делают. Ведь им уже не нужно никуда ехать, платить за корабли, за охрану, за перевоз.
Хотевит помрачнел, но пересчитал по иным ценам.
— Дальше. Зачем ты свое раудборгское серебро пересчитываешь в наше? Что там, что там счет идет по весу! И как серебро не меряй, как меры те не обзывай, а количество останется то же. Сразу веди счет на годрландские монеты! Цену серебра в илиосах и фенгари мы всяко проверим, так что если тут вздумаешь обмануть нас, скоро пожалеешь.