Сага о Годрланде
Шрифт:
Пока я слушал пересказ Хальфсена, заметил, что это не наводит на меня зевоту, как раньше. Напротив, мне было любопытно, как сарапы исхитрились не только захватить, но и удержать столь богатую землю. И ведь Годрланд — не единственный удавшийся захват. Эмануэль рассказывал и о других странах. А еще Бриттланд. И Северные острова… сарапы заинтересовались и ими. Потому, помимо долга Жирных и лечения Альрика, я решил, что нужно поболее вызнать про сарапов, их силу, конунга и как они воюют.
А пока мы с хирдманами поспешили к арене. Людей на улицах было видимо-невидимо, и многие тоже тащили с собой тюки с едой и меха с питьем. Главные ворота арены пока держали затворенными, видать, их открывали лишь для богатых гостей, так что мы пробрались
Тут я и сообразил, почему эти места стоят недорого. Они были на самом верху, а арена, где проходят бои, лежала далеко внизу. Словно с высокой горы поединок смотреть: ни тебе запаха крови, ни вспышек рунной силы, ни криков…
— А давайте спустимся! — предложил Видарссон. — Там вон сколько скамей, полгорода влезет.
Люди же все втекали и втекали на арену тоненькими ручейками и понемногу заполняли огромную чашу, редкие голоса, что отдавались эхом, сливались в сплошное гудение.
Я кивнул, и мы быстро спустились ниже, примерно на середку. Отсюда уже можно будет разглядеть и лица, и движения бойцов. Видарссон хотел было уйти еще ниже, чтоб подобраться вплотную к арене, но там вместо скамей стояли чуть ли не троны под занавесями, а возле них — оружные и доспешные воины. Мы же пришли едва ли не нагишом, даже поясные ножи пришлось оставить в доме, потому что на арену нельзя проносить ничего железного. Лавр пояснил, что когда-то давно был конунг, который жуть как любил такие бои, устраивал игры едва ли не каждую седмицу. Только вот серебра на это уходило многовато, казна пустела, по велению конунга с простого люда начали сдирать всё до последней шкуры. Вот народ и взбунтовался: на очередные игры люди пришли с ножами, дубинами и серпами, набросились на стражу, конунга сбросили на арену, и того растерзали твари.
Словом, не пустят нас на нижние места, а проливать кровь из-за такой малости не стоит.
А потом мы долго-долго сидели под палящим солнцем на раскаленном камне. Более опытные гульборгцы укрывались под тряпичными навесами на палках, заматывали голову, некоторые вовсе легли под скамьи и задремали.
Наверху сидела полная голытьба, ниже разместились более состоятельные горожане, и среди них мы, конечно, смотрелись странновато, но гнать нас никто не гнал. Иногда я замечал, как несколько мужчин направлялись к нам со зверскими рожами, но, почуяв нашу силу, разворачивались обратно. Самые нижние ряды оставались пустыми, только после полудня там засуетились рабы: расстилали покрывала, накрывали на столы, поправляли тонкие сетчатые занавеси.
Когда же солнце спустилось пониже, и тень начала наползать на западную сторону, пришли богатые гости. Множество сарапов в белых, зеленых и золотых одеждах, с мечами на поясах. Им почему-то разрешалось проносить оружие. Гололицые фагры в бабских платьях и накидках. Почтенные живичи с серебряными обручами на шеях. Женщин сюда, видимо, не пускали вовсе. В конце пришел белокожий фагр, весь в шелках и золоте, с большой свитой. Хальфсен, подслушав разговоры вокруг, сказал, что это и есть годрландский конунг. Алексиос! Как по мне, наш Рагнвальд даже без шелков выглядит лучше: увереннее и величественнее, что ли. А этот… за отца не сумел отомстить, слабак.
На арену вышел фагр с курчавой короткой бородой и заговорил так громко, что его голос слышали, наверное, даже за пределами арены. Хальфсен начал было пересказывать, да скоро махнул рукой:
— Он про конунга ихнего говорит. Какой он умный, справедливый и всякое такое. И про сарапского конунга тоже.
Лишь под конец Хальфсен встрепенулся:
— О! Он сказал, будто Набианор, ну, сарапский конунг, скоро приедет в Гульборг. И тогда будут устроены такие игры, каких еще не видывал город.
Едва толмач договорил, как вокруг поднялся
Из-за поднятого гвалта мы едва не пропустили начало боев. Крикун проорал что-то невнятное, ушел с арены, и на песок вышли несколько бойцов. Среди них не было ни одного норда, так что вряд ли кто-то из них Волк. А когда они начали драться, я понял, что это не особо опытные воины. Мечами, топорами и молотами ребята размахивали с азартом, но заученно, скучно и будто под команды учителя. Один нападает, второй защищается, потом наоборот. Так бились перворунные под присмотром Хакона Безносого в Сторбаше, что еще не видали ни настоящих боев, ни крови, ни смерти своих братьев, ни трупов врагов.
— Это что? — раздосадовано спросил я. — Здесь все бои будут такими?
Хальфсен тут же ответил:
— Нет. Это так, для начала только. Сейчас дерутся новички, пробуют свои силы. Их выводят, чтобы они привыкли к арене. Тут даже смертей не должно быть.
Вот за что мне нравился Хальфсен, так это за смекалку. Он сразу понял, что в нашем хирде будет обузой из-за малых сил, потому старался быть полезным хотя бы как толмач. Потому он прислушивался к разговорам вокруг, не робел задавать вопросы и пересказывал ответы, причем еще до того, как ему велят это сделать. При этом он всё время тренировался и с мечом, и с топором; на корабле освоился быстро, ставил мачту, помогал убирать парус, не гнушался и похлебку сварить, и рыбу выпотрошить. И его ничуть не смущало, что хёвдинг у него тех же зим, что и он. Словом, Хальфсен напоминал мне Рысь, когда тот только присоединился к хирду, разве что у Леофсуна характер потверже и хитрости побольше.
На слабых бойцов смотреть было скучно, потому мы достали мешки со снедью, перекусили, выпили вина…
Судя по силе и быстроте, на арене были карлы. Какие лучше владели мечом, какие хуже, но никто из них бы не выстоял против ульвера. Некоторые сами бросали оружие, сдаваясь, другие сражались до первой раны. Как только в какой-то из пар находился победитель, он отходил в сторону, ждал следующего победителя и сходился уже с ним. В конце на арене остался всего один воин. Как по мне, не самый умелый, зато самый выносливый и умный. Несколько боев он нарочно затягивал, чтоб сберечь силы. Со скамей ему накидали немного монет, больше бронза, но сверкнуло и серебро. Он поклонился, собрал деньги и ушел.
Затем на арену снова вышел фагр-крикун.
— Сейчас выйдет Черный мечник, — сказал Хальфсен. — Он на седьмой руне, и дар у него какой-то есть. В Гульборге его любят.
Ну, это я и сам смекнул по радостным воплям вокруг.
На песок ступил высокий, черный с ног до головы хускарл. Из одежи — только шлем, на навершие которого прикрепили длинную красную прядь волос, короткие до колен штаны, какие-то обмотки на ногах да толстые железные наручи. В правой руке меч, в левой –крошечный щит величиной с миску. Как таким защищаться? Смех да и только.
Я прежде не видел, как дерутся чернокожие воины. По правде, я и воинов таких не видал, только безрунных трэлей, потому этот бой я ждал с нетерпением.
Мечник поднял руки, и толпа взревела от восторга. Хотя противник еще даже не появился, на арену уже посыпались монеты. Глядя на их количество, я аж задумался, а не пойти ли сюда, чтоб подзаработать? Если каждый ульвер разок подерется на потеху, так и без Жирного наберем сундук серебра.
А потом прямо в земле открылась дверь, и оттуда выползла здоровенная тварь. Из-за обилия людей и мощных воинов возле арены я не мог разобрать, какой та силы, но, судя по виду, никак не меньше хельта. Вся в скорлупе и с клешнями, будто краб, но с длинными хвостами, будто слепленными из отдельных кусочков, а на концах хвостов — толстые наросты с жалом. Сама размером с теленка, глазенки если и есть, то совсем не видны. Даже я немного растерялся. Как такую бить?