Сага о Годрланде

Сторбаш Н.В.

Не, ну своим топором да с силой хельта я бы проломил панцирь, но сперва отчекрыжил бы хвосты: уж больно нехорошо они покачивались. Мечник, видать, думал так же. Он подбежал к твари, резко прыгнул вбок, рубанул по левому хвосту, едва успел отбить удар другого жала своим несуразным щитом. Отскочил и несколько раз встряхнул левую руку. Знать, удар был тяжелым. Раздобревшие от вина и жары ульверы подобрались и тоже посерьезнели. Мало ли как повернется жизнь? Вдруг и мы когда-нибудь встретим вот такую тварь?

Впрочем, у Бездновой отрыжки была явная слабость: уж больно она неповоротлива. Хвостами хлыщет знатно, а вот двигается едва-едва.

Мечник тоже это приметил, потому ускорился. Держался он сбоку от твари, наскакивал, отпрыгивал и с очередным наскоком отрубил кончик одного из хвостов, за что едва не поплатился жизнью. Клешня щелкнула перед его лицом, но мечник резко отклонился назад, да так, что затылок оказался вровень с поясом.

Толпа взревела еще громче.

Мы переглянулись с хирдманами. Интересный у черного дар, если это, конечно, дар. Уж насколько Альрик был ловок и быстр, он все же двигался, как и остальные: прыжки, повороты, уклонения. А Черный мечник больше походил на хлыст или ветку ивы: не столько бегал вокруг твари, сколько гнулся и вертелся, уворачиваясь от ее уколов. И красная прядь волос летала вслед за его движениями, словно живая. Как долго он продержится?

После нескольких наскоков мечник отрубил все хвосты и клешни, вспорол брюхо твари. Чистый песок тут же потемнел от черной крови и кишок. Но не успели мы обрадоваться, как воин повалился наземь, содрогаясь всем телом. Тварь все же успела зацепить его отравленным жалом. К мечнику поспешили на помощь, но было уже поздно. Он несколько раз дернулся и замер.

Люди на скамьях словно лишились разума. Они визжали, кричали, топали. А ульверы молчали.

— Хороший боец, — наконец сказал Рысь.

— Только глупый. Против ядовитой твари без кольчуги выходить… Хоть бы вываренную кожу надел, — добавил Эгиль.

— Он же трэль. Вряд ли его спросили, в чем ему идти на арену, — покачал головой Простодушный. — Хальфсен, как тут у них заведено?

После недолгих расспросов наш толмач пояснил:

— Оружие, доспех, соперник — всё это решают не бойцы, а хозяева арены. Ну или те, кто устраивает праздник. За этот бой немало заплатили, потому как Черного мечника в Гульборге знают и любят, на его бои ходят с радостью. Вроде за малую плату бой будет ненастоящим, вроде тех, что в начале были, до первой крови. Если заплатить больше, можно заказать бой до смерти, но взять противника полегче. А если непонятно, выживет боец или нет, то плату возьмут преизрядную.

Мы не раз бились за деньги, и всякий раз смерть ходила рядом и порой забирала хирдманов, но даже так было честнее, чем на арене. И я, не увидав пока ни Человека-Волка, ни его соперника, уже злился из-за грядущей несправедливости.

Если растолкать мужей в длинных платьях, проскочить возле занавешенной ложи, выдернуть меч у стражника, перепрыгнуть через ограду и попасть на арену, тогда…

Рабы оттащили труп твари и тело чернокожего мечника, засыпали потемневшие от крови и вонючей жижи места. На песок выскочили пестрые люди и принялись скакать, кувыркаться, плясать. Вдруг несколько из них взобрались на плечи соседей, а потом на их плечи запрыгнули другие, на них сверху еще, и получилась башня из людей в четыре яруса. Потом возглас «Хоп!», и башня тут же рассыпалась на части. Вот это здорово! Конечно, под стрелами так не постоишь, но если вдруг придется перелезать через стену, на которой нет лучников, то можно попробовать и так. Я выдержу вес и побольше.

Когда эти чудаки напрыгались

и ушли, на арену выехали на конях два мужа в золотых доспехах. Я впервые увидел такие, чтоб не кольчуга и не железные пластины, а прям целиком из золота, гладкие и единым куском, словно литые, а не кованные. И кони тоже в доспехах: на морде железо, спины и бока закрывают толстые кольчуги, ноги тоже чем-то обмотаны. За каждым всадником — два десятка воинов, тоже в железе, с копьями, мечами и щитами.

— Это благородные со своими отрядами, — перекрикивая толпу, пояснил Хальфсен. — Они поспорили то ли на землю, то ли на поместье: чей отряд победит, тот и выиграл. В отрядах у них только рабы, которых они купили в один день. Проверяют, кто лучший командир.

— Чего ж они, когда сарапы шли, не проверяли? — буркнул я себе под нос.

Сейчас на скамьях среди тысяч фагров сидела едва ли тысяча сарапов, при том не босяки какие-то, а важные люди, ярлы или хёвдинги. Почему б не взять да и не поубивать их всех? Да, оружия ни у кого нет, но ведь на арену его можно выносить! Вывести всех рабов и приказать им забросить мечи наверх. Уж как бы ни были могучи сарапы, против сотен им не устоять! Да и воинов среди них не так уж много, в таких тяжелых одеждах особо не подерешься и не побегаешь. И в самом Гульборге сарапов не так уж много, наверное. Скорее всего, лучшие дружины нынче в Бриттланде.

Да, у сарапов есть их хитрая ворожба, но вряд ли она так уж сильна. Я же смог ее перебороть! И Магнус. Значит, с ней можно сладить.

Я здесь всего несколько дней, но почему-то сарапы, захватившие Годрланд, злили меня гораздо сильнее, чем фагров. Я видел сквозь тонкие занавеси, как толстые гололицые фагры наклонялись к бородатым сарапам, говорили с ними, смеялись. Неужто в Бриттланде сейчас то же самое? И те могучие воины, хельты и сторхельты, что бились с драуграми не на жизнь, а на смерть, сейчас сидят за пиршественным столом с захватчиками, смеются, поднимают рога с медом и кричат: «Дранк!» Неужто Ньял Кулак, победивший хёвдинга драугров, снял с шеи топорик и надел блестящий круг? Не верю! Всё же там не размякшие от жары южане, а норды, пусть и подпорченные мягкими бриттландскими зимами.

А на арене вовсю сражались рабы, что само по себе дико. Как можно сделать из трэля воина? Как можно воина называть рабом? К тому же эти драться умели: встали строем, прикрылись щитами, вперед выставили копья, закрыли бока. Пока они давили друг на друга, никто еще не помер, но кровь уже оросила песок. Всадники же держались позади, покрикивая на рабов.

— Что они говорят? — спросил я у Хальфсена.

— Да просто «сильнее», «дави их», «руби».

Хоть рабов и обучили, нацепили на них железо, вот только они так и остались рабами. Я не видел у них ни ража, ни желания победить. Ничего.

Один из всадников взревел.

— Говорит, что запорет насмерть, если проиграют, — сквозь зубы прошипел толмач.

В левом строю копейщик вдруг пошатнулся и упал на одно колено, по его ногам давно уже струилась кровь, и в появившуюся щель сразу же вошли копья врагов. Стена щитов была прорвана, и при равных силах это означает смерть. Но порушенный строй вдруг забурлил, как вода в котелке, и вперед выступил воин с тяжеленным молотом. Он размахнулся и ка-а-ак вдарил по вражеской стене. Щиты разлетелись в стороны, словно щепки. Тот копейщик, что принял на себя удар, повалился наземь с переломанными руками, да и доспехи на груди тоже вмялись внутрь.