Сага о Северных островах
Шрифт:
— Схожу к лекарке, проведаю ульверов!
Но не успел я далеко уйти, как меня нагнал Живодер.
— Альрик…
— Что он? — я резко остановился.
— Домну! — бритт причмокнул губами. — Рано! Кровь… спина… Рано! Снова нож. Снова резать!
Я вдохнул поглубже и заорал во всю мощь:
— Рысь!
Леофсун примчался почти сразу. И я ткнул в Живодера.
— Чего он хочет?
Выслушав длинную речь, Рысь сказал:
— Он говорит, что Альрику нельзя было брать новую руну. У него еще свежи некоторые раны, которые сделал Живодер, и от благодати они, скорее всего, заросли полностью. А значит, его
— А чего сразу не сказал?
— Говорит, что сказал. Самому Альрику и сказал. Но тот отмахнулся, мол, и так сойдет, ведь в бою он рассудок не потерял.
— Он чует Бездну в хёвдинге?
Живодер ответил сам:
— Не Домну. Тварь.
Я шел к дому лекарки и размышлял. Тварь. Не Домну. Не Бездна, а тварь. В чем разница? Как это повлияет на Альрика? Эмануэль ведь говорил иначе. Он указал на Альрика и сказал: «Бездна». Не тварь, а именно Бездна. А Живодер — почитатель Бездны. А как бы Мамиров жрец сказал сейчас? Что увидел бы? Бездну или тварь?
Вот, например, лужа. Лужу убить нельзя, только если сама пересохнет, но бей ее, не бей, а убить не выйдет. А из лужи появляются головастики. И вот головастиков можно наловить, можно раздавить. И хотя головастики — это порождения лужи, они не то же самое, что лужа.
Наверное, с Бездной и тварями так же. Твари — это порождения Бездны, но при этом их можно убить.
И как это связано с Альриком? Его-то можно было убить всегда. И неважно, Бездна в нем или тварь. Почему тогда Живодер поправил меня? Полоумный бритт пытался растолковать, но даже Рысь не сумел его понять. Тварь — она ведь что? Она уродлива и несуразна. А Альрик по-прежнему хорош собой, хоть и подусох малость. Бабы на него заглядываются. Еще твари нападают на людей. Альрик вроде бы не кидается ни на кого. Злится часто, так и я часто злюсь. Непонятно. Сюда бы Тулле! Он бы точно разобрался, кто есть кто и что с этим делать!
С этими мыслями я и зашел во двор Орсовой женщины.
Простодушный сидел на колоде и небрежно отламывал от нее же щепки.
— Тебе топор не дали? — с улыбкой спросил я.
Как же я был рад видеть его на ногах, целехоньким!
— А? — не сразу понял он, потом увидел у себя под ногами гору щепы, отбросил очередную и поднялся. — Хорошо, что пришел. Поговорить надо. Лекарка говорит, что Фастгер не проснется.
И радость как ветром сдуло.
— Почему? Но он же жив?
Херлиф кивнул.
— Дышит еле-еле. В любой момент помереть может. Мы с Ледмаром хотим, чтобы он умер не зря. Чтобы кто-то получил благодать.
— А, может, наоборот? Чтобы Фастгер получил благодать? Может, тогда он исцелится?
— Он на седьмой руне. Кого ты хочешь убить его рукой? Здесь рунных домов нет, тварь еще поди вылови. Нет, мы уже всё решили.
— Тогда забери руны себе. Или пусть Булочка…
— Мы не получим новой руны.
— Как и я!
— Верно. Потому мы решили отдать благодать Неви.
— Ему? Да ведь из-за него Фастгер и… — я остановился, потом махнул рукой. — Вы лучше знаете Плосконосого. Если думаете, что так будет лучше, делайте.
— Его нужно взять в хирд. Мы сами приглядим за ним, сами обучим, чему следует. Но Альрик не согласится, если ты не замолвишь за него словечко.
Я
— Я скажу. Но Альрик может меня и не послушать.
— Послушает. Пойдем!
Простодушный наклонился и вошел в дом. Свет от дверного проема показал мне сильно изменившегося Фастгера. Он сильно исхудал, лицо искривилось из-за сломанной челюсти, синяки все еще не сошли, и кожа его была в пятнах разного цвета. Сразу и не понять, жив он или мертв, лишь слабое веяние рунной силы показывало, что он еще не ушел к Фомриру. Неви был тут же.
Забавно, что возраст у Плосконосого и этого Неви был один и тот же, но как же они отличались! Разве что упорством схожи.
— Готов? — спросил Простодушный у Неви.
Тот кивнул, нервно сжимая «счастливый» отцовский нож.
— Давай. И чтоб с первого удара!
Сжав кулаки, я смотрел, как Неви трясущимися руками обхватывает рукоять старого ножа, заносит его над грудью Плосконосого, потом передумывает и смещает лезвие ближе к шее, замирает, снова переносит нож в другое место. Я глянул на Простодушного, не передумал ли он отдавать жизнь Фастгера такому бесполезному карлу? И в этот момент Неви ударил. Брызги крови обожгли мне лицо. Безобидно полыхнула рунная сила.
Прощай, Фастгер! И пусть Фомрир отыщет для тебя достойное место в своей дружине!
Глава 15
Дым всё еще подымался в небо, но огонь уже потух, пожрав и дрова, и тело Плосконосого. Сказаны все слова, сожжены все дары, которые понадобятся Фастгеру в дружине Фомрира. Осталось лишь устроить добрую тризну, выпить в честь ушедшего друга, но я не хотел ни есть, ни пить. Разве что кому-то набить морду?
Не впервые я терял собратьев. Но сейчас всё было иначе. Смерть Гиса до сих пор тяжело отзывалась в груди. Теперь Плосконосый. Почему так? Почему гибель Хвита, Эйрика и даже Халле прошла легче?
Пока горел погребальный костер, я не переставал об этом думать.
Что изменилось? Мой дар? Да, скорее всего. Но Облауд и Арне погибли уже после появления дара. Я больше общался с Плосконосым, чем с Рыбаком? Нет, с Халле я провел бок о бок больше времени, чем с Фастгером и уж тем более чем с Гисмундом, которого и знал-то едва.
А потом посмотрел на хирдманов, стоявших вокруг костра. Вепрь, Энок, Бьярне, Эгиль и пусть даже Стейн — они были с Альриком еще до меня, и их я невольно воспринимал, как старших приятелей. Как равных. Видарссон, Сварт, Трудюр, Ледмар, Херлиф, Живодер и Рысь. Их так или иначе привел я, и потому смотрел на них как на младших. Я за них отвечал. Как и за Гиса, как и за Фастгера. Их смерти я брал на себя.