Сагайдачный. Крымская неволя
Шрифт:
— Кнас! Вели мой калмык айда! — нетерпеливо обратился князь Булат к Ромодановскому, сверкая своими узенькими, словно осокою прорезанными, глазками.
— Вели турка рубил, колол, топил — айда!
Ромодановский вздрогнул... Он сам чувствовал, что теперь как раз бы пора сказать это «айда», чтоб сразу покончить с турецким войском и с этим сопливым Юраською, которому впору только гусей пасти; но он молчал, боясь встретиться с глазами князя Булата и Мазепы... Ведь у него там, у Юраськи, заложником его любимый сынок... А турки еще на прошлой неделе присылали к нему сказать, что если он, князь Ромодановский, поведет свое войско на турок, то они тотчас же, вместо сына, пришлют ему
— Вели айда — калол, хадыл, рубил — айда, кнас! — приставал Булат.
— Рано... повременим... не приспел час, — отговаривался Ромодановский.
— Точно рано, ваша милость, — подделывался Мазепа, пряча свои лукавые глаза, ибо и Мазепа догадывался, почему Ромодановский медлит.
Чигирин между тем догорал. Отдельные вспышки прекратились — нечему уже было вспыхивать, и злополучный город только местами тлел и дымился.
— Се бысть град — и се не бе, — грустно качал головою Самойлович.
— Что говорит ясновельможный гетман? — почтительно любопытствовал Мазепа.
— Пропал Чигирин, пропала слава старого Хмеля! — так же грустно отвечал гетман. — Не в батька сын пошел.
— Не в батька, а по батькові, — двусмысленно заметил Мазепа.
— Как не в батька, а по батьков!? — удивился гетман.
— Юрась волю Богдана творит...
— Что ты, Иван Степанович!
— Так... его это воля, батькова — старого Хмеля?..
Самойлович удивленно глядел на него, видимо, ничего не понимая. Мазепа ударил себя по левой груди.
— Вот тут воля покойника, — таинственно сказал он.
— Как! Что ты?
— Я достал тайные пакты покойного Богдана с султаном на подданство. [38] Самойловича как бы осенила новая мысль. Он круто повернулся на седле и показал рукою куда-то далеко, на Север.
— Так и он шел по его следам? — сказал он загадочно.
— Кто, ясновельможный гетман?
— Дорошенко...
— По его ж... другие следы ведь ведут прямо туда...
Мазепа не докончил, но Самойлович сам догадался, куда ведут эти другие следы...
38
...Тайные пакты покойного Богдана с султаном на подданство — эта мнимо многозначительная реплика Мазепы указывает на результат некритического восприятия Д. Мордовцевым ложной концепции, изложенной в статье Н. Костомарова «Богдан Хмельницкий — данник Оттоманской Порты» (1878). Вопреки исторической действительности, вопреки основанной на многочисленных документальных данных собственной концепции, изложенной в монографии «Богдан Хмельницкий» (1857), эта версия, высказаниая Н. Костомаровым, была легковерно подхвачена здесь Д. Мордовцевым. Единственным объяснением использования историческим романистом этой версии может быть стремление косвенно высказать протест, следуя традициям Т. Г. Шевченко, против социального и национального угнетения украинского народа царизмом, обличить украинское панство в пособничестве самодержавному гнету. Однако романист-историк должен стремиться к познанию полной правды, самостоятельному анализу, а неоспоримым фактом является верность Богдана Хмельницкого союзу с Россией одобренному народом решением Переяславской Рады (см. новейшие работы советских историков — Пинчук Ю. Исторические взгляды Н. И. Костомарова. — К., 1984; Санин Г. А. Отношения России и Украины с Крымским ханством в середине XVII века. — М., 1987; Котляр М. Ф. Неспроможність сучасних буржуазно-націоналістичних фальсифікацій
X
Светало. Чигирин кое-где дымился, представляя черную и серую груду развалин и пепла. За Тясмином слышались еще отголоски доканчивавшейся борьбы. Турецкое и татарское аллалаканье становилось все слабее и слабее. Отряды, преследовавшие беглецов, возвращались из-за Тясмина к своим главным силам. Казаки и московские рейтары гнали пленных небольшими партиями. Везли часть захваченного турецкого обоза с пушками и палатками. Тут же следовало и стадо верблюдов, на которых, по-видимому, торжественно восседали турки и татары.
— Это что такое? — с удивлением спросил Ромодановский, все еще не сходивший с коня, и с тайною боязнью присматриваясь к верблюдам и турецким палаткам.
— Кого они ведут?
— Это верблюды, боярин, — отвечал Мазепа, отъехавший от Самойловича, душу которого он уже успел смутить своим лукавым намеком на «Сиберию».
— А что на верблюдах? Турки? — удивлялся и чего-то опасался князь.
Мазепа пришпорил коня и понесся с горы к приближавшимся казакам с верблюдами. Скоро он воротился и с улыбкой подъехал к Ромодановскому.
— Что скажешь, Иван Степаныч? — тревожно спросил воевода.
— Да наши казаки, боярин, захватили несколько сот гетманов на верблюдах, — с прежнею коварною улыбкой отвечал Мазепа.
— Каких гетманов?
— Юраськов Хмельницких...
— Как! И он взят! — еще более встревожился боярин.
— Не сам он, а его товариство... Изволь сам посмотреть...
Ромодановский, царевич Касимовский, Самойлович, Мазепа и князь Булат съехали с холма, на котором, во главе своих войск, наблюдали за ходом битвы и действиями отрядов, высланных на защиту Чигирина и на его гибель.
Рейтары стаскивали с верблюдов что-то вроде человеческих фигур, наряженных турками, и со смехом бросали их в воздух, наземь или кидали в Тясмин.
— Пропадай ты, аспид, ишь, идолы, чево понаделали!
— Не кидай в воду, братцы! Бабам повезем — на огороды ставить...
— Уж и точно воробьев пужать! Ах они дьяволы! Али мы воробьи!
— Вороны, братцы! Ах, и смеху же!
Увидав начальство, рейтары перестали смеяться и браниться.
— Что это, братцы? — спросил Ромодановский, подъезжая к одной фигуре.
— Чучела огородны, боярин, — это он нарядил болванов и посадил на верблюдов, чтобы нас пужать.
Ромодановский не мог не рассмеяться: на верблюдах действительно торчали наряженные соломенные чучела...
— Сие турчин так делал обманою, ради показания великости своего войска, дабы мы всуе порох и пули на праздные палатки и болваны выстреляли, — объяснил Самойлович.
Ромодановский только руками развел. К Самойловичу подскакал, весь в пыли и копоти, черниговский полковник Дунин-Бурковский. Один ус его был обожжен, верх на шапке прогорел, у коня грива осмолена...
— Что, Василю мой любый? — участливо спросил гетман.
— Пропал Чигирин! — запыхавшись, отвечал полковник.
— Вижу, брате...
— Только не пропала казацкая слава и твоя, пане пулковнику! — любезно поклонился Мазепа.
— Эх! — отчаянно махнул рукой Бурковский.
— Вели, пане гетмане, гнаться за проклятыми... Много полону — и казаков, и московских людей — угнали...
— А из сердюков? — спросил Мазепа.
— Покотом полегли...
— Как! Все?
— Не считал... только твоего верного джуру видел на аркане.