Сахарный немец
Шрифт:
– Извольте,- говорит,- по всей дисциплине мне отвечать: живой али мертвый? С того света аль с этого изволите прибыть?..
– Что вы,- отвечает Микалай Митрич, видно, что тоже не в себе, в глазах словно дым, губы трясутся и подбородок дергается,- что вы,говорит,- господин капитан, разве на том свете есть штабс-капитаны?..
– То-есть, как это так, господин навряд-офицер: вы изволите... что?.. смеятся надо мной!- еще пуще закричит их-высок и за шашку, я сзади за кончик держусь, думаю, отсадит руку -
– Никак нет,- говорит спокойно Микалай Митрич,- и не думал даже: не капитаны, а... штабс-капитаны,- достал из кармана бутылку и на четыре звездочки капитану показал, взял табуретку, сел и говорит: - как вам известно, у капитана погон чистый, а у штабс-капитана четыре звезды! Да-с! Налей-ка нам. Семен Семеныч!
Ну, думаю, пронесло! Их-высок даже выронил шашку и тоже сел.
Налил я им по стакану, себе чашку под столом набурлыкал, смотрят они друг на друга пронзительно и вижу, в руках стаканы дрожат.
– Я,- говорит Микалай Митрич,- больше вас, господин капитан, не боюсь. Мне теперь ничего не страшно, окромя во... воды!
– Ну, мне это,- отвечает их-высок,- это только приятно... я трусов да мертвецов терпеть не могу!
– Тогда за ваше здоровье,- обрадовался Микалай Митрич и потянулся чокаться, не донес стакана и так его пропустил в один дух, что их-высок свой оставил и: - Здорово!
– говорит,- где-й-то вы так расхрабрели?
– Долго расказывать, господин капитан... давайте, - говорит Ми калай Митрич,- поговорим лучше о чем-нибудь таком душеполезном... Я ведь знаю, что вы совсем не такой салдафон! Ведь вы в семинарии были...
– Да,- говорит их-высок,- метил в попы, а оказался, как видите: лоцман!
– Очень,- говорит Микалай Митрич, - даже приятно... Вот... вот... Как вы,- говорит,- полагаете, господин капитан, есть у нас теперь Бог или остались одни только черти?..
Их-высок как вскочит и - за шашку, а Микалай Митрич ни в чем, только малость привстал на табуретке.
– Ага,- закричал их-высок,- черти?.. Черти? Ага: я знаю теперь, кто вы такой... Что есть бог, господин навряд-офицер?..
– Прах! Прах, унесенный буйным ветром! Смерть, господин капитан! Смерть - бог над нами!..
– Я так и думал, так и думал,- шепчет мне капитан,- так и думал, слышишь, что говорит?
Я только головой ему мотаю, дескать, как нам не слышать, уж так, де, хорошо понимаю, а сам на обеих гляжу и вижу, что дело пустое, а как с ним сообразиться - не знаю!
– Знаю,- еще раз повторил их-высок и руку к самому носу Микалаю Митричу протянул,- знаю теперь, кто вы такой!.. Вы... вы..
– но не докончил.
Микалай Митрич даже вскочил.
– Позвольте,- говорит,- мне течение мысли вашей, господин капитан, не очень понятно...
– Непонятно? Вы смеете говорить: непонятно?..
– Непонятно, господин
– Непонятно... так сядем... налей-ка нам, Сенька,- говорит их-высок, отбросил шашку и сел.- Вам непонятно?.. Значит, вы и в самом деле живой человек, прапорщик, тьфу, подпоручик Зайцев, значит, вы того... не чорт и не дьявол?
– Допились, значит, оба,- говорит Иван Палыч, но Сенька не взглянул на него и продолжал:
– Позвольте чокнуться, господин капитан,- говорит с улыбочкой Микалай Митрич.
– Да я с удовольствием, если так... только позвольте, позвольте, как же вы это сказали?
– Что изволите, господин капитан?
– опять улыбается Микалай Митрич.
– Да, ведь, по-вашему, так и выходит, что на свете теперь ничего, кроме чертей, не осталось?
– Это уж точно, господин капитан... Бога не стало, остались одни только черти... разного вида!
– А вы,- говорит спокойно их-высок,- хилозофию, господин навряд-офицер, изучали?..
– Нет, - отвечает Микалай Митрич,- у меня мечтунчик с детства пристал к голове, как у некоторых бывает родимчик!
Их-высок опрокинул стакан и об пол.
– Так-с... слушаю, господин навряд-офицер! Хорошо-с! Извольте теперь отвечать мне по всей дисциплине: Бога нет?..
– Был!
– Умственный разговор,- перебил Иван Палыч наше общее молчание, но Прохор на него рукой махнул, как на муху, а Сенька словно не слышал:
– Так-с! Хорошо-с, господин навряд-офицер! Что нам остается?
– Боженята, господин капитан!
– Многобог! Вот кто,- поднял руку их-высок, разжал пальцы на кулаке и бросил их книзу.
– Никак нет,- упирается Микалай Митрич,- боженята!
– Многобог!
– Никак нет: боженята!
– Как боженята, - шопотком прошипел командир,- какие такие еще боженята?..
– Очень простые, господин капитан, ко всякой нации теперь приставлено по божененку... Оттого,- говорит Микалай Митрич,- и войну ведем, что эти самые боженята спать людям не дают хуже, чем блохи!
Что тут произошло и рассказать невозможно: их-высок за тубаретку, размахнулся, хвось по столу:
– Вы,- кричит, - немецкий шпион! Вон, распросукин сын! Вон! Сенька, вяжи его! Вяжи сукина сына!
Шпиона пымали!..
Ну, братцы, я в сени, скорее в штаб, Микалай Митрич, гляжу, за мной бежит, еле одышится, а там уж стекла звенят, пальба поднялась нам вдогонку, пули только под ногами: вжик... вжик... спятил, рехнулся! А все из за пустого дела,- прибавил Сенька, выбивая из трубки,- выпили бы как добрые люди, закусили, а то нет... ну за то и додрыгались!
– Вот ведь какое дело,- передохнул Иван Палыч,- что же дальше-то было с капитаном?..
– Да известно: сообщил Микалай Митрич в штаб, связали их-высок и откомандировали и... лазарет!