Сахарный немец
Шрифт:
Однажды сидели мы в блиндаже, Иван Палыч только что благополучно воротился с обхода, залегли мы было все по-хорошему спать, иные уж спали, разинувши рот до ушей и вызывая храпом дремоту другим на глаза.
Пенкина было что-то давно не слыхать, он всё больше спал иль притворялся, что спит. Сенька, с тех пор как его отчислили после болезни Палона Палоныча в роту, тоже как скис, мучился без заливухи и, если говорил, так больше ругался заковыристой бранью, да и в деньщиках Сенька
В этот же вечер и Сенька и Прохор молчали, лежа на нарах, у прочих же разговор не ладился и приходил к концу, каждый ворочал слова словно большие колеса из кузницы катил, круглые, тяже-лые, окающие, не скоро их изо рта выпихнешь языком, но только Иван Палыч пожелал храпевшему Пенкину спокойного сна, который ни да ни нет на это пожелание ему не ответил, Сенька вдруг прямо к Иван Палычу в ноги, сел у него в ногах и кричит:
– Иван Палыч, немцу островушному - ша!
– Подожди ты орать, а то связать прикажу!
– говорит ему Иван Палыч, со всего размаху толкая его в бок кулаком.
– Постой, Иван Палыч,- кричит расходившийся Сенька, - давай мне веревку подлинее... я ему докажу!..
– Да что ты спятил, что ли?.. Вешаться, что ли хочешь?
– смеется уже веселым заливистым смехом Иван Палыч,- на глазах у смерти вешается кто же, заливушное брюхо?..
– Нет, нет, Иван Палыч, я бы за бутылку бы да что: за глоточек один, сейчас его искоренил без остатку...
– Это кого же: чорта, что ли?
– Нет, Иван Палыч, островушного немца искореню...
Иван Палыч поднялся на локтях: глядит на Сеньку, что у него клепки, что ли, из головы выпали так не похоже: Сенька, как Сенька, глаза только так и горят, как уголья, и руки на коленях трясутся...
– Ты что это, Сенька, мелево мелешь, ложись сию же минуту, а то назад руки скручу и шомполом по сидячему месту...
– Иван Палыч,- тихо говорит, Сенька,- послушайте вы меня, дурака, ведь дурак да не очень, семь лет управлял большим перевозом, ты это только пойми...
– Да это мы все понимаем: ты ведь не на Волге сейчас, а на Двине, тут, брат, несь не бабы полощут белье: он те так полоснёт!
– Вода, Иван Палыч, по всему свету по одному закону бежит...
– А... это верно,- говорит Пенкин спросонья, повернувшись к Сеньке лицом и полой протирая глаза...
– Знамо дело, что верно,- торопливо подхватил Сенька...
– Ты, Иван Палыч, послушай Сеньку, он ведь ба-альшой кесарь, да командиру доложи, может быть, толк какой будет...
– Ну, бреши, Прохор Акимыч...
– В нужде, Иван Палыч, человек в два раза умнее...
– Ну, так и быть: рассказывай, Сенька!
Мы все приподнялись с нар, закурили, приготовились все заранее вдосталь от новой Сенькиной выдумки посмеяться, а Сенька только всего и сказал:
–
Лег на нары и только потом, когда все угомонились, он опять тихонько подошел к Ивану Палычу и прошептал ему на ухо:
– Вы спите, Иван Палыч?
– Нет, не сплю, решаю твою задачу, говорит ему миролюбиво фельдфебель...
– Все равно не решите...
– Почему? Что же у меня, по твоему, ума твоего меньше?..
– Да нет, ума-то у вас больше, да я самого главного не сказал, что еще для этого нужно...
– Ну, а что еще, Семен Семеныч,- приподнялся Иван Палыч и воспаленными глазами посмотрел в воспаленные Сенькины хитрые глаза...
– Усё узнаете, скоро захвораете!..
– Слушай, Семен Семеныч, коли наладишь такое дело, так ведь я и не знаю какую награду получишь... скажи, Семен Семеныч, что еще надобно?..
– Ин ладно, давай полтинник: скажу...
– Дам, собачий сын, говори!..
– Дашь?
– Дам!..
– Дашь?
– Дам, ей богу же, завтра дам и за заливухой пущу...
– Ну тогда, Иван Палыч, хорошенько слушай.
– Ну, - пригнулся к Сенькину уху Иван Палыч.
– Нужна еще для этого дела: кошка...
– Ну это уж ты врешь, Сенька, какую там тебе тут на позиции кошку, тут и котенка-то не достанешь...
– Вот теперь и подумай, а к завтрему с вас полтинник... дозвольте!..
– Выкусишь!
Иван Палыч повернулся на другой бок и скоро захрапел, а Сенька долго еще сидел на нарах ножка-на-ножку и о чем-то очень упористо думал...
* * *
На другой день, когда рассвело и косой лучик нас на ноги поднял, Иван Палыч никакого полтинника Сеньке, конечно, не отдал, а только поднял Сеньку на смех.
– Кошка кошке розь, - сказал Пенкин Иван Палычу,- одна кошка мышей ловит, другая кошка ведро достает...
– А ведь и в самом деле, Прохор Акимыч,- говорит приподнявши брови Иван Палыч... А?... Что ты тут скажешь...
– Ну вот то-то и дело, у Сенькиной кошки железные ножки...
– Доганулся, Сенька, знаю: получай полтинник!...
В это время пришла смена из Акулькиной дырки, из наблюдательного против пловучки, куда время от времени Иван Палыч, чтоб не было очень заметно, что он своих однодеревенцев бережет, назначал кого-нибудь из чертухинцев, смотрим мы: лица у Голубков сильно помяты, губы трясутся, бороды скомканы и словно заворочены в рот...
– Что, Голубки?
– спрашивает Иван Палыч, ничего еще не подозревая.
– Одного Голубка ястреб склевал: пёрушек даже не оставил...
Мы перекрестились: история эта стала знакомая,- шли неосторожно с поста, подшумели, немец с этого чортова поплавка услыхал и из миномета мину пустил: говори вечная память...
Иван Палыч не нашелся дажо что и сказать, снял только фуражку и крест на лоб положил. Разнесло?..
– Искали, искали, лоскутники нету нигде: схоронил, только креста не поставил!