Саладин. Победитель крестоносцев

Владимирский Алексей Викторович

Как только султан узнал о том, что затевается (о положении дел он узнал и из донесения очевидца, и по бою барабана, каковой был условным сигналом, известным гарнизону и ему), он сел на коня и повел свое войско на врага. В тот день произошел лютый бой между двумя армиями; султан, не ведающий покоя, как мать, оплакивающая утрату ребенка, появлялся то здесь, то там, переезжая от одного отряда к другому и вдохновляя своих воинов сражаться за Аллаха. Мне говорили, что в тот день ал-Малик ал-Адил дважды лично атаковал неприятеля. Султан, в глазах которого стояли слезы, перемещался от одного отряда к другому, восклицая: «Вперед, за Ислам!» Чем больше он смотрел в сторону города и видел, каким испытаниям подвергаются горожане, каковы их ужасные страдания, тем чаще он атаковал врага с удвоенной силой и призывал своих воинов сражаться. В тот день он совершенно ничего не ел и выпил лишь несколько чашек (некоего) питья, которое прописал ему его врач. Я не участвовал в том сражении, так как приступ болезни удержал меня в моем шатре на ал-Айадийи, но с этого места я наблюдал за происходящим.

Ночью, после завершающей ночной (ал-иша) молитвы, султан вернулся в лагерь. Он был ужасно усталым и пребывал в печальном и раздраженном состоянии. Он уснул, но сон его не был спокойным. На заре он приказал бить в барабан. По этому сигналу войска стеклись со всех сторон и разбились на эскадроны, готовые возобновить вчерашнее сражение.

В тот самый день мы получили из города письмо, в котором говорилось следующее: «Мы доведены до такой крайности, что у нас нет иного выхода, как сдать город. Если завтра, в 8-й день, вы ничего не сделаете для нашего спасения, мы предложим капитуляцию и не будем выдвигать никаких условий, кроме сохранения нам жизни». Это было самое грустное известие, какое только могли получить мусульмане. Этот удар поразил их в самое сердце, ибо под Акрой были собраны все войска Побережья, Иерусалима, Дамаска, Алеппо, Египта и других мусульманских стран. Более того, город удерживали самые известные в армии эмиры, храбрейшие защитники Ислама, такие как Сейф ад-Дин Али ал-Маштуб и Баха ад-Дин Каракуш, командовавшие цитаделью с самого начала осады. Султан, пораженный ударом, подобного которому ему никогда прежде не доводилось получать, страдал так ужасно, что мы боялись за его жизнь. Тем не менее он безостановочно молился Аллаху, умоляя Его о помощи и выказывая удивительное спокойствие и смирение, сочетаемые с решимостью продолжать священную войну против захватчиков, а ведь Аллах не пренебрегает воздаянием добродеющих (Коран, 9:121).

Полагая, что было бы лучше всего атаковать вражеский лагерь и ворваться в него, султан приказал всем своим войскам взяться за оружие; его воины вскочили на коней, конница сплотилась с пехотой; однако в тот день наш план не удался. Воистину, враги стояли сплошной стеной под прикрытием укреплений, они защищали себя оружием, арбалетами и стрелами. Некоторые (из наших воинов) перебрались через траншеи, но противник яростно сопротивлялся, и они не смогли выбить его с занимаемых им позиций.

Один из мусульман, преодолевших траншеи, сообщил, что видел некоего человека, франка огромного роста, который в одиночестве стоял на вершине укрепления, и при этом собственными силами удерживал мусульман на большом расстоянии; его товарищи, слева и справа от него, передавали ему камни, которые он обрушивал на наших воинов, когда те приближались к укреплению. «В этого человека, — говорил очевидец, — попало более пятидесяти стрел и камней, но ничто не отвлекло его внимания от его действий. Он продолжал сражаться и отгонять наступающих до тех пор, пока не сгорел заживо от бутыли с нефтью, брошенной в него нашими пиротехниками». Один очень мудрый старик из числа наемников был среди тех, кто в тот день пытался преодолеть вражеские траншеи. «За их укреплением, — говорил он мне, — находилась женщина, закутанная в зеленую накидку, которая стреляла из деревянного лука, ранив своими стрелами нескольких наших воинов. Наконец она была сметена нашими превосходящими силами; мы сразили ее и принесли султану лук, из которого она стреляла, и султан был сильно поражен». Битва свирепствовала в течение всего дня и завершилась лишь с наступлением ночи. Яростные атаки, которым враг подвергал город, и великая численность войск, наступавших со всех сторон и постоянно сменяемых товарищами по оружию, до такой степени подорвали силы гарнизона, несшего потери и в пешей силе, и в коннице, что мужество почти оставило осажденных. Перед ними стояла тень неминуемой смерти: они чувствовали, что не смогут долго сопротивляться, когда враги уже укрепились в их рвах и заняли внешнюю стену. Они подвели под нее подкоп и наполнили его горючим материалом, который затем подожгли и тем самым уничтожили куртину внешней стены. После этого враги хлынули в образовавшийся пролом, хотя при этом и потеряли сто пятьдесят человек убитыми и захваченными в плен. Среди пленников оказались шесть офицеров, один из которых крикнул: «Не убивайте меня, и я заставлю франков отступить»; но один курд, находившийся рядом с ним, набросился на него и заколол. Такая же участь постигла и остальных пятерых. На следующий день франки кричали (нашим воинам), чтобы они сохранили жизнь шести пленным офицерам, обещая взамен сохранить жизнь всему гарнизону; однако из города ответили, что уже слишком поздно.

Это страшно опечалило осаждающих, и на три дня они прекратили штурм города. Мы также слышали, что Сейф ад-Дин ал-Маштуб лично ездил к королю франков, предводителю осаждающих, с предложением сдать город и что он обратился к нему со следующими словами: «Мы брали ваши города, и даже тогда, когда мы брали их штурмом, по обычаю мы соблюдали условия, выдвинутые побежденными, и давали им возможность уехать туда, где они желали найти приют, относясь к ним по-доброму. Поэтому мы сдадим вам город, если вы примете наши условия». На это король ответил: «Те, кого вы захватывали, были нашими слугами и рабами; и вы тоже наши рабы. Я решу, как мне поступить». Нам сообщили, что после этого ал-Маштуб заговорил с чувством собственного достоинства и произнес длинную речь, в которой, среди прочих, сказал такие слова: «Мы скорее пойдем на смерть, чем сдадим город, и ни один из нас не умрет, прежде чем не сразит пятьдесят ваших лучших воинов». Потом он удалился и вернулся в город с этими новостями. Некоторые из осажденных были до такой степени напуганы ответом короля, что захватили судно и в ночь с 8-го на 9-й день покинули город и присоединились к мусульманской армии. Наиболее влиятельными из этих людей были Ибн ал-Жавали, Арсал и Сонкор ал-Вашаки. По прибытии в лагерь двое последних испугались гнева султана и спрятались так искусно, что их не смогли найти. Однако Ибн ал-Жавали был обнаружен и посажен в тюрьму (Зеред-хана).

На следующий день султан сел на коня, намереваясь совершить внезапное нападение на врага, и приказал воинам взять лопаты и другие инструменты, чтобы забросать траншеи; однако войска не оправдали его надежд, не поддержав его и отступив.

Ему кричали: «Ты погубишь весь Ислам, и в этом нет ничего хорошего!» В тот же день от короля Англии прибыли три посланника, попросившие у султана фруктов и льда. Они добавили, что на следующий день прибудет глава госпитальеров для обсуждения возможности заключения мира. Султан не рассердился, но оказал им достойный прием и позволил пройтись по базару, раскинувшемуся рядом с лагерем. Они уехали тем же вечером и вернулись к себе. В тот же день султан приказал Сарим ад-Дину Каймазу ан-Нажми возглавить атаку на вражеские траншеи. К Каймазу присоединились несколько курдских эмиров со своими отрядами, в том числе ал-Жанах, брат ал-Маштуба. Как только они достигли стен перед траншеями, Каймаз воткнул в землю древко своего знамени и защищал его в течение значительной части дня. В разгар боя подошел Изз ад-Дин Журдик ан-Нури со своим войском; все его воины спешились и приняли активное участие в сражении.

В пятницу, в 10-й день месяца жумада II (5 июля), враг тихо сидел в своем лагере, а мусульмане взяли его в оцепление. Наши отважные товарищи провели ночь в седле, при полном вооружении, надеясь, что их товарищи в Акре поддержат их, атаковав какую-либо часть вражеского лагеря, и что им удастся пробиться в него

с обеих сторон, поддерживая друг друга. Таков был составленный ими план, и они были готовы осуществить его любой ценой; однако в ту ночь осажденные никак не могли совершить вылазку, ибо один из их слуг дезертировал, перейдя на сторону врага, и выдал задумку гарнизона. Поэтому франки бдительно стерегли город и с неослабным вниманием отслеживали любое действие гарнизона. В ту же пятницу три посланника из лагеря франков имели беседу с ал-Маликом ал-Адилем, но после часовых переговоров вернулись обратно, не придя ни к какой договоренности. К концу дня вся мусульманская армия находилась на равнине и была во всеоружии; так прошла ночь.

В субботу все войско франков начало готовиться к сражению, и охватившая их лагерь великая суета заставила нас поверить, что они намерены сразиться с нами в открытом бою. Пока войска выстраивались в линию, примерно сорок человек выехали из ворот, над которыми развевался флаг, и крикнули отряду мамлюков: «Позовите сюда ал-Адля аз-Зейдани, вольноотпущенника султана и правителя Сидона!» Когда этот человек подошел к ним, они вступили в переговоры по поводу вывода гарнизона из Акры; однако ими были предъявлены такие требования, что суббота прошла, а решение так и не было принято.

В воскресенье, в 12-й день месяца, прибыли письма, в которых говорилось: «Мы поклялись умереть вместе; мы будем сражаться, пока не умрем, и не сдадим город до тех пор, пока живы. Вы, со своей стороны, должны сделать все, чтобы связать силы врага и не дать ему атаковать нас. Поскольку мы исполнены решимости, то не унизьте себя перед врагом и не покажите себя трусами. Мы приняли свое решение». Человек, который вплавь добрался до нас с этими письмами, сказал, что франки приписали услышанный ими ночью великий шум прибытию в Акру большого отряда и считают, что он все еще находится в городе. «Поэтому, — сказал этот человек, — к стене подошел один франк и окликнул одного из стоявших на стене воинов, сказав ему: «Заклинаю тебя во имя твоей веры сказать мне, сколько людей прибыло в город прошлой ночью», т. е. в ночь на субботу. Ибо ночью без всякой причины поднялся великий шум, который разбудил обе армии. Человек, к которому он обратился, ответил, что прибыла тысяча конных воинов. «Нет, — ответил франк, — их было меньше, я сам их видел; они были одеты в зеленое». Прибытие отрядов (из различных мусульманских областей), подходивших один за другим, позволило нам немного отвлечь внимание врага от города, который находился на грани падения. Стены были пробиты во множестве мест, но осажденные возвели стены за старыми укреплениями и продолжали отважно сражаться, стоя на них. Во вторник, 14-й день месяца, в лагерь прибыл Сабик ад-Дин, повелитель Шейзира, а в среду, 15-й день месяца, прибыл Бадр ад-Дин Дилдарим с большим туркменским войском, которое он нанял на деньги, данные ему султаном. В четверг, 16-й день месяца, прибыл Асад ад-Дин Ширкух. Франки стояли на своем; они не желали ни заключать мир, ни принимать капитуляцию гарнизона, если все пленники, находящиеся в руках мусульман, не будут отпущены на свободу и если все прибрежные города не будут переданы христианам. Было предложено сдать город и отдать франкам все, что в нем было, за исключением населения, но они отвергли это предложение. Затем, в дополнение к прежним условиям, им был предложен крест распятия, но они упорствовали в своих требованиях и вели себя крайне надменно. С нашей стороны были проявлены все дипломатические ухищрения; (в этих переговорах) они использовали все свои хитрости; но задумал для них Аллах Свой ход. Ведь делает Он ход наилучший против тех, кто козни строит (Коран, 3:42).

В пятницу, в 17-й день месяца жумада II, из города вплавь выбрался гонец, доставивший письма. В них нам сообщали, что гарнизон доведен до крайности и слишком слаб, чтобы защищать пролом, который к тому времени стал очень большим; люди видели перед собой призрак смерти и боялись, что все будут преданы мечу в случае взятия города штурмом. Поэтому они заключили мирное соглашение, по которому город и все, что в нем находилось — военные машины, припасы и корабли, — должно было достаться франкам, которые, кроме того, должны были получить двести тысяч золотых монет (динаров) и пятьсот незнатных пленников, а также сто знатных пленников, которые будут указаны франками; осажденные также обещали отдать крест распятия. Как только эти условия будут приняты, мусульманам с женами и детьми предстояло в целости оставить город, взяв с собой принадлежащие им деньги и личное имущество. Кроме того, франки настояли на выплате четырех тысяч золотых монет маркизу, потому что этот договор был заключен благодаря его посредничеству. Когда султан ознакомился с содержанием писем, доставленных из города, он выразил крайнее неудовольствие. Новость произвела на него глубочайшее впечатление, и он созвал совет, чтобы сообщить своим приближенным о случившемся и посовещаться с ними, как ему поступить. Советники разделились во мнениях, и султан отверг оба предложенных ими плана. Исполненный тревоги, в ту ночь он отправил пловца обратно в город, снабдив его посланием, в котором выражалось официальное неодобрение договора, содержащего подобные условия. Он по-прежнему пребывал в этом состоянии (тревоги), когда мусульмане вдруг увидели, как над стенами города взмыли знамена неверных, поднялись кресты и личные штандарты (их предводителей), а на укреплениях заполыхали факелы. Это было в пятницу, в 17-й день месяца жумада II 587 г. (12 июля 1191 г.).

Франки дружно подняли великий крик радости, а мусульмане были потрясены этим ужасным ударом, и сердца верующих в единого Бога преисполнились горя. Тогда люди читали мудрые слова Корана: «Мы приходим в этот мир от Аллаха и к Нему возвращаемся», и лагерь [мусульман] наполнился плачем и стенаниями. Каждое сердце горевало сообразно степени веры, и каждый человек страдал от этого несчастья сообразно степени своей веры. И они неожиданно для себя обнаружили, что [без одобрения султана] оказался исполнен договор между городом и франками, и маркиз въехал в город с королевскими штандартами, и в тот же день установил их там, где прежде развевались знамена Ислама; один он укрепил на замке, один на минарете пятничной мечети, один — на башне Сражения. Всем мусульманам было велено собраться в одной определенной части города. В это время мне довелось быть на дежурстве в шатре султана, и, видя, что он страдает, я попытался утешить его всеми подобающими для такого случая способами, умоляя его подумать о будущем (других) городов на Побережье и о самом Иерусалиме, а также о том, как освободить мусульманских пленников из Акры. Это было в ночь на субботу, 18-й день месяца. Наконец он решил, чтобы войска мусульман покинули то место, где находился их лагерь, поскольку больше не было никакого смысла держать врага в окружении; поэтому он велел ночью отправить багаж в то место у Шефраама, где стоял ранее. Сам он остался на прежнем месте с небольшим конным отрядом, чтобы следить за действиями противника и за судьбой населения. В течение всей этой ночи, до самой зари, наши войска снимались с места и уходили; однако султан все еще питал надежду, что по милости Аллаха франки, опьяненные своим успехом, выйдут на открытую местность и нападут на него. В этом случае у него была бы возможность налететь на них и отомстить им за все то зло, которое они ему причинили, при этом предоставив Аллаху решать, кому Он дарует победу. Однако франки не сделали ни одного шага в его сторону, они занимали Акру и обустраивались в городе.