Салават-батыр
Шрифт:
— Да, что там говорить, наказ важный, — заметил Кинья.
Пугачев тоже одобрил.
— Наказ ваш — не блажь. Надобно записывать то, что нам Юнаев рассказывает, — сказал он и протянул Арысланову лист бумаги. — То, что здесь будет написано, войдет в следующий мой императорский указ. Понятно?
— Понятно, — с готовностью откликнулся тот.
— Вот и ладно! — кивнул Пугачев и снова обратился к Бадаргулу: — Ну, господин Юнаев, продолжайте, я вас слушаю.
— В указе нужно отметить, что власти должны учитывать наши обычаи, — Юнаев задумался, собираясь с мыслями. — В четырнадцатом пункте наказа зауральских башкир сказано об управлении Башкирией. Отменить требование испрашивать
— А много среди башкирцев пригодных для такого дела? — поинтересовался Пугачев.
— Да полным-полно, Ваше величество! — всплеснул руками Юнаев. — Мы так и написали в своем наказе, что ученых людей в команде у каждого старшины сыскать можно. Это все царские чиновники, это они не хотят наших людей писарями в башкирские волости назначать. Они ведь знают, кто им нужен, и посылают к старшинам всяких соглядатаев. А те обо всем оренбургским начальникам докладывают, о каждом нашем шаге. Мало того, на содержание чужих писарей с самих же башкортов деньги взимают. Вот тебе и справедливость!
— Скажите-ка мне еще вот что, — спросил внимательно слушавший его Пугачев, — какая разница между исетскими башкирцами и теми, что в Уфимской провинции проживают?
— Разница? — удивился Бадаргул. — Мы — один народ. И двадцать второй пункт наказа обсуждали вместе. Это только сказать легко, а я целых пять раз выступал с этим наказом в Уложенной комиссии и подробно разъяснял каждое наше требование. Но нас не слушают. Еще бы, мы ведь против чиновников выступаем, которые на землях наших разбойничают. А цари их покрывают…
— Я ведь не зря про Уфимскую провинцию спросил. Узнать хотел, как вы к старшине Тайнинской волости относитесь, к Ишбулатову Токтамышу. Он вроде тоже депутат. Вы с ним заодно али как?
Юнаев не торопился с ответом, так как испытывал к Ишбулатову двойственное чувство. С одной стороны, он был доволен, что тот поддержал некоторые выдвинутые ими в наказе требования, особенно те, что касались торговли, но с другой стороны, он не мог простить ему участия в подавлении восстания Батырши.
— Даже не знаю, что сказать, — пожал плечами Бадаргул. — Не сразу поймешь, что у Токтамыша на уме. Непростой он человек, рудой промышляет, вроде русских заводчиков. Широко развернулся. Куда уж ему за бедных заступаться?! Правительству продался, в свое время помог карателям с Батыршой расправиться, бунт подавить. Да и сейчас против восставших башкортов выступает.
— А когда вы с им в последний раз виделись?
— Я был у него не так давно, упрашивал Вашему величеству помочь. Так он отказался и меня отговаривал.
— Ну а вы, стало быть, советов их не послушались, верно? — весело рассмеялся Пугачев и крепко пожал Юнаеву Руку.
— Не послушался, потому как вся наша надежда на вас. Я думаю, что вы нас, башкортов, не обидите, когда трон себе вернете, — сказал тот. — Вы уж не забудьте про наш наказ, Ваше величество.
— Не сумлевайтесь, не забуду и постараюсь все в точности исполнить, — заверил его Пугачев. — Дайте токмо срок. Как прогоню эту изменщицу, греховодницу Катерину, зашлю ее в монастырь, так и обустрою все по-своему. Назначу вас головой Уложенной комиссии, и да будет все по-вашему.
— Благодарствую, Ваше величество, — с чувством воскликнул тронутый до слез Юнаев.
Увлекшись, Пугачев продолжал в том же духе:
— Вы, господин Юнаев, достойны всяких похвал и высокого звания. Такому
— Записано, царь-батюшка. В точности, как вы сказали!
— Большой рахмат, Ваше величество, — еще раз поблагодарил Юнаев, приложив руку к груди и с почтением склонив голову.
Емельян Пугачев испытывал немалое удовлетворение от того, что ему удалось привлечь на свою сторону столь авторитетную и знатную личность, как депутат Бадаргул Юнаев.
— Господин фельдмаршал, — обратился он к нему, — как мы с вами тады порешим? Вы у меня в ставке остаетесь али сами по себе воевать изволите?
— По мне лучше в своей волости народ поднимать, — ответил ему Юнаев. — А вы как, Ваше величество? Дозволяете?
— Добро, господин фельдмаршал, добро! Вертайте назад в свою вотчину и громите вражину.
— Слушаюсь, Ваше величество. Есть громить!
Проводив Юнаева, Пугачев послал за Хлопушей, вернувшимся в слободу с пушками, отлитыми на Авзянском заводе.
— Ну, каков настрой, Тимофеич?
— Отлично, Ваше величество!
— Тады вот что я тебе скажу, братец. Зарубина я на Уфу бросил, а тебе генерала Кара поручаю, что ноне со своим войском возле Каргалы ошивается.
— Будет исполнено, государь!..
После отъезда Хлопуши Пугачев еще раз попытался взять штурмом Оренбург. А поскольку и эта попытка не удалась, предпочел бросить все силы против генерала Кара.
VIII
Салават Юлаев успел забыть, как совсем еще недавно ломал голову над вопросом о происхождении Пугачева. Теперь уже неважно, кто он — настоящий император Петр Третий или беглый Донской казак. Главное для него заключалось в том, что человек, ставший предводителем разраставшегося народного движения, обещал башкирам вернуть волю и отнятые у них земли-воды. Поэтому Салават всячески доказывал ему свою преданность, поднимая народ на борьбу против враждебных правительственных войск. Вместе с тем росла и слава батыра. Она опережала его самого. И где бы Салават ни появлялся, его повсюду встречали как народного героя.
— Ай-хай, Салауат-батыр! — приветствовали его соплеменники.
— Сам Салауат-батыр к нам пожаловал!
Слухи о его дерзости, отваге и героических подвигах облетели уже все башкирские жительства. Башкиры стали почитать его как своего вождя. Салават же, как мог, старался оправдать доверие народа. Чем дальше, тем больше крепла в нем уверенность в том, что под его началом башкирам удастся объединиться и отвоевать у чужаков исконные свои земли.
— Мы разобьем войска Абей-батши, — уверял он привечавших его людей. — А чтобы ускорить час нашего избавления, мы должны поднять не только башкортов, но и татар, мишарей, типтярей, сирмешей [74] и чувашей — тех, что в нашем Башкортостане проживают. Плохо только, пока что не все за нас. Кое-кто из казацких старшин против народа на стороне Абей-батши воюет. Да и из простых казаков половина с ними заодно. Из шести десятков тысяч работных шестидесяти четырех заводов лишь шесть тысяч в восстании участвуют. На других заводах многие тоже против бунта. К тому же не все наши башкирские баи нас поддерживают. А сколько тех, кто туда-сюда мечется, не знает, к кому примкнуть! Так что придется нам с вами пока что на свои силы рассчитывать и вести себя очень осторожно.
74
Марийцы.