Салават Юлаев
Шрифт:
— Э-э, брось ты, Ерёмин Петух! Какой там к чертям государь, прости господи! — оборвал Хлопуша. — Хватит уж! Ждали да ждали… Ведь народ как дитё: чем бы ни тешился… Умыслили цацку себе… государя…
— Ерёмина курица, ты, слышь, потише! — вдруг строго предостерёг хозяин. — Зря плетёшь!
— Не верю я в государя больше, — убеждённо настаивал Хлопуша, — и никогда не поверю, хотя тут вот под образа посади его! Сам верёвку намылил на беглого ябеду…
— И был беглый ябеда! — внезапно раздался звучный голос за спиною Хлопуши. — А то — го-су-да-арь!
Все вздрогнули, оглянулись.
Темнобородый широкоплечий человек стоял на пороге соседней горницы.
Салават и Хлопуша вскочили с мест.
— А ты кто таков? — запальчиво и дерзко спросил Хлопуша. — Шапка твоя за печью, водку твою я выпил. А ты кто таков?
Но Пугачёв словно не слышал его вопроса.
— Государь изволением божьим ушёл от злодеев. Не ты, так другие ему пособили: народ спас… А беглый приказный, вишь, муку принял за государя. Сказать, што ль, — венец терновый!.. Может, ныне приказный тот, — Пугачёв торжественно перекрестился, — может, ныне за муку он в ангельском чине в раю…
Хозяин перекрестился вслед за Емельяном. Хлопуша молча потупился.
— Что?! Вот то-то! Не цацки!.. — внушительно заключил Емельян.
— Стало, жив государь-то, значит?! — с простодушной радостью, по-юношески звонко спросил Салават.
Но не обращая никакого внимания на юнца, умётчик в лад с Емельяном, подступив к Хлопуше, поучающе сообщил:
— Есть люди такие, что сами видали царские ясны очи…
Оттолкнув Ерёмину Курицу, Хлопуша шагнул к Пугачёву.
— А ты кто таков, я спрошаю?! — по-прежнему с дерзким вызовом повторил он. — Кто таков ты? Отколе?
Пугачёв поглядел с насмешкой.
— Я?.. Архирей… заморских земель! Дедушка нихто да бабушка пыхто!.. А вот ты продерзкий языня!.. Я тебя впервой вижу, не знаю, а ты пытаешь — кто да отколь… А сам, говорил, в палачах был… Тебе всё равно, а моё дело тайность… Великое дело!..
— А мне — все равно?! — с горечью переспросил Хлопуша и вдруг злобно вскинулся: — Да и то всё равно! Вот уйду с Салаваткой в Башкирду, приму магометскую веру, да и шабаш! Что мне ваши дела? Я клеймёное рыло, рвана ноздря, беглый каторжник, да ещё ко всему и разбойник, да тьфу ты, палач!..
— Афанасий Иваныч, постой! — кинулся умолять умётчик. — Да ты не бери в обиду… Время сам знаешь какое — у стен и то уши!.. Его милость симбирский купец Иван Емельянов проездом гостит, по купечеству ездил повсюду и ведает много…
— А мне ни к чему! — раздражённо прервал Хлопуша. — У меня ведь купцам, что дворянам, — едина честь: сук да верёвка! Пойдём, Салават! — позвал он и взялся за шапку.
Салават живо на плечи вскинул мешок.
— А ты зря, ватаман, серчаешь! — остановил Пугачёв Хлопушу. — Не всякое слово в строку. У меня примета такая: кто с первой встречи повздорит, с тем дружба вовек не порушится. Знать, нам с тобой подружить!..
Хлопуша взглянул в ясные, горящие глаза Пугачёва. Приветливая, хитроватая и добрая улыбка его располагала к нему сердце.
— Идём-ка
— Идём, что ль! — мигнул Пугачёв. — Да брось, не серча-ай! — сказал он, дружески положив сильные руки на плечи атамана.
Хлопуша не сразу сдался. Задумчиво и испытующе обвёл он взглядом обоих и, увидав особую торжественную таинственность в их взглядах, вдруг бросил шапку на лавку.
— Айда! — решительно согласился он. — Ты, слышь, Салават, пожди тут, а я с ними…
Все трое вышли.
Салават остался один с мешком за плечами. Обида ожгла его. Он стоял посреди избы в задумчивом оцепенении.
«Кунак Салават, друг Салават, — думал он. — Салават за Хлопушей в огонь и в воду, все вместе… А когда дело большое пришло, тогда — погоди тут один, Салават!.. Купец, видишь, умный приехал, царя видал, знает много, а ты, значит, глуп! Ты тут сиди, Салават!.. Битты! [10] Довольно уж, Афанас Иваныч! Твоя дорога туда, моя дорога сюды, Афанас Иваныч!..»
10
Битты — будет, хватит, довольно.
Салават поправил мешок за плечами, тронул шапку и выскочил вон, во двор. Почти бегом он бросился под навес, где кормились кони, быстро взнуздал своего и хотел вскочить на седло, как кто-то рванул его вниз за подол бешмета. Он оглянулся.
— Тпру! Стой!.. Погоди!.. — услышал он девичий голос. — Куды ты, с хозяином не простясь, из ворот?!
Крепкая, ладная молоденькая казачка насмешливо глядела на него.
— Чего тебе надо, девка? Мой конь…
— А мне почём знать — твой, не твой ли? Вишь, тут стоит не один конь, а два. Ускачешь в степь — там ищи!
— Пусти! — отмахнулся от девушки Салават.
Он снова хотел взобраться в седло, но она крепче прежнего дёрнула за бешмет.
— А я говорю — не пущу! Ишь ты, черт скуломордый! Батя! Батя! Батяня!.. — крикнула девушка. — Тут малый какой-то коня зануздал!..
— Мой жеребец, говорю тебе, девка! Чего ты кричишь?! — Салават ещё раз взглянул на неё. Её воинственный вид его рассмешил. — Казак, а не девка! — с усмешкой сказал он. — Айда, идём спросим, — согласился он.
— И казак! — задорно согласилась она. — Спросим, тогда и езжай.
Они вошли в избу. Из горницы вышли навстречу Хлопуша и хозяин умёта.
— Что стряслось тут, Настюша? — спросил умётчик. — Чего ты звала?
— А вот, — кивнула Настя на Салавата, — коня зануздал, да и ногу в стремя. Я, мол, — стой, — а он — жеребец, мол, его. Мне как знать, что его!
— А ты куды же один, Салават, собрался? — спросил удивлённый Хлопуша.
— Так… Ладно! — махнул Салават рукою. — Один ведь поеду домой. Видать, у нас разны дороги!
— Да ты что, обиделся, что ли? — спросил Хлопуша.