Сальто-мортале с подкидной доски
Шрифт:
– А кто ты такой?
– спросил Верзила Грохот.
– Я? Лев...
– Врешь. Лев - царь зверей. А ты... Танцуй!..
– Позвольте, - сказал лев обиженно.
Верзила рявкнул:
– Танцуй!
Лев, конечно, танцевать не стал - это было бы слишком. Но! Вокруг него с веревкой в руках танцевал Сластена Зуб.
– Я ничего не понимаю, - сказал лев, уже опутанный веревкой.
Сластена ткнул ему в нос кулаком. Лев попятился, и Сластена тут же привязал его к сосне.
– Простите, - сказал лев.
– Очень странная
Даруня наконец выплюнула кляп:
– Да воры они, воры! Сластена Зуб и Верзила Грохот. О них писали в газете. Они сбежали из тюрьмы.
Тут и Яшка Кошкин кляп выплюнул:
– Лев! И вы позволили себя связать? Это же негодяи. Хиляки. А вы же лев! Зубы и справедливость!
– Заткнись, оратор! Ух, как мы над вами будем издеваться... Кстати, лев, кто даст за этого мальчишку выкуп?
– Сластена разложил на траве украденную в кондитерской салфетку. Вывалил на нее из мешка все пирожные. Запихал в рот сразу четыре штуки и зажмурился.
– Вот жизнь была бы, если бы на свете не было судей, тюрем и собак. Я бы только пирожные воровал. А ты, Верзила?
– Известно - сейфики.
– Вас повесят!
– крикнули Даруня и Яшка.
Сластена запихал в рот еще четыре пирожных:
– Верзила, друг, а не пора ли этих субчиков прирезать? Господь с ним, с выкупом.
– Это... Согласен.
– Верзила встал, взял Даруню за шею.
– Ты, дрянная девчонка, проси у меня прощения или прощайся с жизнью.
– Бандит, - прохрипела Даруня.
– Ворюга. Трус. Обжора...
Сластена Зуб подошел к Яшке:
– Слышишь - девочка хрипит. Ты это учти. Проси у меня прощения в ласкательной форме. Говори так: "Сластеночка, извини меня, пожалуйста, будь такой милый".
– Шакал, - сказал Яшка Кошкин.
– Лев работал, а ты всю выручку украл. Хиляк! Сладкоежка!
Сластена сдавил Яшкину шею.
– Не трогайте детей!
– крикнул лев.
Верзила Грохот и Сластена Зуб захохотали. И закричали:
– Мешок с опилками! Завтрак для блох!
Но!.. Тут случилось такое, о чем следует рассказать подробно.
Раздался треск, рычание - лев шагнул к ним вместе с деревом, к которому был привязан. Горячая пасть его раскрылась, обнажились страшные клыки.
Сластена взвился на сухую елку. Завизжал:
– Верзила! Дай ему как следует! Дай!
Но Верзила Грохот уже лежал и не дышал.
– Я вас просил - не трогайте детей, - сказал лев грустно.
– Я же глухой!
– завопил на елке Сластена.
– Я же болен золотухой. Я же уже сдаюсь.
– Сластена поднял руки и упал. Головой о пенек. Выскочили красивые вставные Сластенины зубы, их ему в тюрьме вставили, как участнику драмкружка.
– Я ше уше хооший. Ошень шесный...
– Не кажется ли тебе, Яшка Кошкин, что есть способ разукрощения львов без магической микстуры?
– спросил лев. Ответа на этот вопрос не требовалось, и Яшка промолчал.
Лев сбросил веревки с себя, отвязал Даруню и
– Разве ты не разорвешь их?
– спросила Даруня.
– Будь я львицей, я бы разорвала...
Сластена встал на четвереньки.
– Не шлушайте ее, пошалушта. Она не жнает уголовный кодекс...
Утром, после знаменательного циркового представления, в город Форс вошел опрятно одетый молодой человек. Это был акробат Примо-Два, который, как известно, заболел от мысли разукротить льва Альваро. Поскольку Примо-Два шагал насвистывая, можно было предположить, что в бутылке, которую он нес в руке, булькает разукротительная магическая микстура.
Примо-Два заглянул в балаган - все мокрое, скамейки перевернуты.
– Альваро!
– крикнул акробат.
Лев не отозвался. Не оказалось его и в повозке.
"Интересно, - подумал Примо-Два.
– Если шел дождь, то балаган должен быть мокрым снаружи..."
В городе тоже были странности. Посреди улицы лежал сломанный сейф. Вывеска: "Кондитерская несравненной Эмилии" висела на одном гвозде.
Акробат-разукротитель Примо-Два постучал в кондитерскую. Очень приятный, но очень грустный голос спросил из-за двери:
– Что вам угодно?
– Извините, - сказал Примо-Два.
– Я акробат из цирка. Может, вы окажете милость, объясните: что тут произошло? Куда девался мой друг, лев Альваро?
За дверью помолчали. Может, минуту. Потом дверь приоткрылась. Кондитерша была чуть полновата, но мила. Она усадила Примо-Два за стол, поставила перед ним тарелку пирожных то ли с кремом, то ли с джемом, то ли с ромом и улыбнулась так учтиво, что акробат почувствовал себя лауреатом.
– Извините. Еще рано, в лавке нет ни лимонада, ни ананасовой воды. Но я сейчас. Я мигом принесу...
Пирожные были вкусными. От них слегка кружилась голова. И вскоре Примо-Два захотелось спеть для кондитерши Эмилии серенаду со словами "милая" и "воздушная".
Тут двери широко распахнулись - в кондитерскую, возглавляемые Эмилией, ворвались граждане и гении, а именно: кузнец Давыд, ювелир Карат, сапожник Сазонт и гидрогений Астигматюк.
– Вот он!
– воскликнула Эмилия.
– Циркач!
– Голос ее звенел, как разящая сабля.
– Он их сообщник! Вынюхивает, плут. Схватите его!
– Но даже при таких словах лицо ее оставалось милым.
Горожане попытались было взять Примо-Два за горло. Но горла на всех не хватило. Примо-Два подпрыгнул, уцепился за потолочную балку и уселся на ней.
– В чем дело?
– спросил он.
Из криков горожан ему удалось понять, что циркачи оказались жуликами. Пока главный жулик, лев Альваро, кривлялся на арене, его сообщники обчистили город. Правда, кроме одного окорока, двадцати девяти пирожных и девочки по имени Даруня, они ничего не успели украсть. Невидимые бриллианты, высыпавшиеся из сейфа, ювелир Карат отыскал при помощи различительного стекла.