Сальто-мортале (сборник)
Шрифт:
В процедурном кабинете работали две медицинские сестры: Лора и Таня. Одна – утром. Другая – после обеда.
Лора была тихая и доверчивая. Она верила в какую-то общую разумность. Если бы, к примеру, на нее сверху свалился кирпич и она успела бы о чем-то подумать, она бы подумала: «Значит, так надо…»
Лора верила людям. Словам. Лекарствам. Каждая инъекция для нее была – кубик надежды.
Для медсестры Тани каждая инъекция – это старый зад.
Таня была замужем, но в глубине души считала, что это не окончательный вариант ее
Искать этого Другого было некогда и негде, поэтому она ждала, что он сам ее найдет. В один прекрасный день откроется дверь и войдет Он, возьмет за руку и уведет в интересную жизнь.
А вместо этого открывалась дверь, входила очередная старуха и поднимала платье. И так изо дня в день. Из месяца в месяц. Из года в год.
Ей надоели старые лица и трикотажные штаны до колен.
Больные это чувствовали, робели и напрягались. Игла плохо входила в напряженную мышцу и, бывало, гнулась, и тогда приходилось ее менять.
Старухи выскакивали из процедурного кабинета розовые, помолодевшие от смятения и страха, и только неистребимое желание жить заставляло их прийти в другой раз.
Таня обижалась на свою жизнь, как обижаются на продавца, который кладет на весы неподходящий товар и при этом еще старается обвесить. Выражение обиды и недоверия прочно застыло на Танином лице. И если бы Другой действительно открыл и явился, то не разглядел бы ее лица под этим выражением. Он сказал бы: «Извините…» – и закрыл дверь. Таня жила с одним, а ждала другого, и двойственное существование развинтило ее нервную систему. Человек расстраивается, как музыкальный инструмент. Как, например, гитара. А что можно сыграть на такой гитаре? А если и сыграешь, что это будет за песня?
Народу в автобусе было примерно на пятьдесят человек больше, чем он мог вместить. И на тридцать человек больше, чем можно себе представить.
Лора стояла, спрессованная телами. От спины, в которую было вжато ее лицо, пахло чем-то копченым, очень приятным.
Лора ехала в магазин «Лейпциг», там часто выкидывали немецкие лифчики по шесть пятьдесят, и ей казалось почему-то, что все пассажиры, включая детей и мужчин, тоже едут в «Лейпциг» за лифчиками.
Автобус резко затормозил – видимо, дорогу перебегала кошка или собака, и водитель не захотел брать грех на душу.
Все пассажиры дружно упали вперед, и те, что стояли первыми, испытали, должно быть, неприятные минуты, потому что могли оказаться расплющенными о кабину водителя. А те, кто стоял сзади, оказались в самом выгодном положении.
Потом автобус резко дернуло перед тем, как ехать дальше, все качнулись назад, и последние поменялись местами с первыми. Последним стало плохо, а первым хорошо. Сработал закон высшего равновесия. Не может быть человеку все время плохо или все время хорошо.
А те, кто, как Лора, стоял посредине, испытали примерно одно и то
Далее автобус свернул на нужную ему улицу, все пассажиры накренились вбок.
Лора изогнулась, пытаясь устоять, но у нее не получилось, и она рухнула на колени сидящего человека.
Колени были острые, жесткие и, судя по этим признакам, мужские.
Автобус все заворачивал, и Лора все никак не могла подняться с колен. Наоборот, ее заносило человеку на грудь, и это уже не лезло ни в какие ворота.
– Простите… – пролепетала Лора, глядя в никуда. – Я не могу встать…
– А вы сидите, – разрешил человек.
Лора подняла глаза и увидела, что человек – действительно мужчина.
Иногда по телевизору показывают научные экспедиции, которые плавают по морю на корабликах, произошедших скорее от плота, чем от парохода, и изучают подводный мир. По палубе ходят полуголые золотисто-загорелые блондины, с волосами и бородами, выгоревшими до платины. Они пропитаны морем, солнцем и заботой о большой науке. Они скромны и прекрасны. И, глядя на таких людей, понимаешь, что женщина создана для любви, а человек для счастья.
Этот человек был из тех, с корабля.
Лора посмотрела в его глаза. Они были голубые, чистые и честные, как у лжесвидетеля.
Лора почувствовала, как будто кто взял ее за плечи руками в мягких варежках и тихо толкнул к этим глазам. На самом деле ее, конечно, никто не брал за плечи, тем более в варежках – какие варежки в июне месяце. И никто не толкал – кому было это надо? Но есть выражение: потянуло. Лору потянуло в прямом смысле, и если бы не было посторонних людей и если бы такое поведение не считалось неприличным, не осуждалось бы общественным мнением, она положила бы голову ему на грудь, прикрыла глаза и сказала: «Я счастлива».
Счастье – это когда спокойно и больше ничего не хочешь, кроме того, что имеешь в данный момент.
А он бы обнял ее и сказал: «И я».
Пора было вставать с колен.
– Я сейчас встану, а вы садитесь на мое место, – предложил он.
– Да нет, – смутилась Лора. – Зачем?
Она так смутилась, будто автобусное место было его личным, а не общественным.
– Мне все равно выходить.
Лора покорно кивнула. Счастье никогда не задерживалось возле нее надолго. Либо его забирали другие люди, либо оно уходило само по себе.
– Я должен идти. Меня ждут.
Он почему-то счел нужным объяснять свое поведение, хотя имел право уйти без объяснения.
– Меня ждут люди, которые от меня зависят.
Не все ли равно, по какой причине уходит счастье, если оно уходит. А может быть – не все равно. Причина будет иметь значение в воспоминаниях. А воспоминания – это тоже часть жизни.
Лора переместила всю свою силу в ноги и, пружиня икрами, поднялась с колен.
Лжесвидетель тоже поднялся, и их тела в ту же секунду прибило друг к другу.