Салтыков. Семи царей слуга

Мосияш Сергей Павлович

Патрули пешие, о которых напоминала государыня, ночью никому не страшны, поскольку сами в темень кромешную идти не рискуют, боясь схлопотать из-за угла по потылице дубинкой. Потому ночь для сов и лихих людей самое время делом заниматься. Совы крыс, мышей ловят, люди лихие себе подобных раздевают.

И если в сие глухое время явится в полицию ограбленный в чем мать родила: «Помогите!» — разбуженный дежурный квартальный проворчит несчастному: «Черти тебя носят в такое время, нет чтоб дома сидеть». И единственно, чем помочь может, так это предложить свою лавку для спанья до утра, но и то в том случае, если добрый мужик

попадется. А бывают ли в полиции добрые? Откуда им там взяться при такой собачьей работе: то ты ловишь, то за тобой охотятся.

Обер-полицмейстер едва ль не каждый день на докладе у генерал-губернатора, ничего сообщить утешительного не может ему:

— Два убитых, три удавленника, один утопленник…

Вздыхает граф от таких сообщений, морщится:

— Хошь бы раз, Бахметев, порадовал.

— Рад бы, Петр Семенович, да нечем.

— На войне и то бывают дни, все живы-здоровы. А тут?

И невольно начинает вспоминаться фельдмаршалу его война: «Конечно, и там не мед был, однако начнешь баталию с утра, к вечеру кончишь. А здесь? Почитай, бесперерыва война, сидишь, как на пороховой бочке, и не знаешь, когда рванет».

И о сыне Иване беспокойство у старика: «Где-то Ванюша с полком своим марширует, чего-то поделывает. Хошь бы строчку отцу черкнул».

В газетах пишут, что до весны вряд ли будут столкновения с неприятелем. Еще далеки друг от друга.

Но крымский хан Крым-Гирей [82] газет не читает, а и читал бы, так они ему не указ, в середине января с семидесятитысячной конницей неожиданно налетел на русские рубежи. Польские конфедераты радовались: идет наш избавитель от русского ярма! Даже своих ему зазывал-проводников слали.

82

Хан Крым-Гирей — один из потомков династии татарских ханов, основавших в XV в. Крымское ханство. Правили в Крыму до присоединения его в 1783 г. к России.

Налетел Крым-Гирей на Елисаветград, ударили со стен крепости пушки густой картечью, не устояла татарская конница, откатилась в степь.

— Зачем нам крепость, — сказал Крым-Гирей. — Нам ясыря [83] и по селам выше ушей хватит.

И покатилась ненасытная Орда на запад, чем далее, тем более тяжелая от добычи. Хан приказал красивых девушек ему казать, дабы набрать хороший подарок султану. Другой отряд крымцев, отколовшись, проскочил до Бахмута и, попленив около восьмисот человек, утянулся в Крым.

83

Ясырь — пленник, невольник.

Сам Крым-Гирей, кроме скота, нахапал более тысячи пленных, сжег столько же домов не только неприятельских, но и друзей-конфедератов. И у них дочки оказались не хуже русских, после ханского прощупывания в ясырь угодили.

Пронесшись вихрем по русским и польским землям, хан ушел за Днестр на земли султана. И лично повез ему в подарок прекрасных белокурых полонянок, весьма ценившихся в восточных гаремах. Чем оказался знаменит этот набег Крым-Гирея на Русь?

Не полоном, которым огружались татары многажды дотоле, а тем, что

он стал последним для крымских хищников. Именно при Екатерине II был положен конец этому позорному промыслу беспокойных соседей.

При выходе из Сената Петр Семенович увидел у крыльца коляску, пропыленную густо с дороги, запряженную парой. Из нее навстречу ему выпрыгнул генерал.

— Батюшка!

— Ваня! — воскликнул граф радостно.

Обнялись отец с сыном. У старика заблестели слезы в глазах, заметил, как сын оберегал правую руку:

— Что у тебя с рукой?

— А-а, ерунда. Пулей зацепило малость.

— Ранили? Где?

— Под Измаилом.

Заметил на груди сына на Андреевской ленте медаль:

— За что?

— За Кагул [84] , батюшка.

— Ну молодец, ну молодец! — Старик поймал рукой медаль, положил на ладонь, приблизя лицо, всмотрелся в надпись, прочел вслух: «Кагул. Июля двадцать первого дня тысяча семьсот семидесятый год». Рад, безмерно рад за тебя, сынок, и генерал уж. Кем командуешь?

— Кирасирами.

— Значит, тяжелой кавалерией. Прекрасно, прекрасно. Ну что ж, поедем в нашу деревню, тут рукой подать.

Салтыков оглянулся, увидел выходящего из Сената губернатора Юшкова, окликнул:

84

Кагул — река, впадающая в Дунай. Здесь во время русско-турецкой войны 1768–1774 гг. русские войска под командованием П. Д. Румянцева-Задунайского одержали 21 июля 1770 г. блестящую победу над численно превосходящими войсками визиря Халил-Бея. Эта победа открыла русским дорогу за Дунай.

— Иван Иванович, скажи, пожалуйста, Бахметеву, что я в Марфино отъехал. Ко мне сын с войны прибыл.

— С радостью вас, Петр Семенович.

— Спасибо, Иван Иванович, это действительно большая радость, вернулся с войны живой.

— Я скажу полицмейстеру. Езжайте спокойно, Петр Семенович.

Из коляски вылез денщик генерала, сел на облучок. Отец и сын влезли, сели рядом.

— Езжай, — сказал фельдмаршал.

— Куда прикажете?

— В Марфино, это в сторону Твери.

В пути, вздохнув, молвил сыну:

— Жаль, мать не дождалась, то-то б было радости.

— Когда померла?

— На Троицу. Царствие ей небесное.

Оба перекрестились и молчали до самой деревни. Граф приказал топить баню, чтоб можно было помыться сыну с дороги. Сходили на могилу Прасковьи Юрьевны, постояли в тишине.

Воротившись, сели обедать. На стол подавал старый денщик фельдмаршала Прохор. Он радостно приветствовал молодого Салтыкова:

— Здравия желаю, Иван Петрович. Вот уж мы и в генералы вышли.

— Вышли, Прохор, вышли. А ты все еще бегаешь?

— А как же? Чай, с Петром Семеновичем прошли вместе огни-воды и медные трубы, таперча вот Москвой управляем.

— Ты, Проша, зубы не заговаривай, — добродушно сказал фельдмаршал. — Тащи нам лучше Парашиной наливки малиновой.

— Я думал, после баньки уж, — говорил Прохор. — А то с нее в жару-те тяжко будет.

— Пожалуй, ты прав, Проша, — согласился граф. — Но по рюмке, поди, можно? А?

— Так и быть, — вздохнул Прохор, — по рюмочке примите ради радости. — И принес, поставил бутылку с малиновой наливкой.