Салтыков. Семи царей слуга
Шрифт:
— Садитесь, господа, — кивнула она, проходя к креслу за столом.
Села, оглядела собравшихся, улыбнувшись, пошутила:
— Я ведь как сглазила, господа, брякнув надысь, что оспы боюсь хуже турка. От оспы заборонилась, а уж вот он и турок на пороге, как черт из-под печки.
Разулыбались члены Совета, лишь были серьезны Никита Панин и Голицын, видимо считавшие, что шутки неуместны при столь серьезном совещании. И императрица, погасив улыбку, заговорила:
— По причине оскорбительного поведения турок по отношению к России я принуждена вступить в войну с Портой. И ныне собрала вас для формирования
По ведению войны споров не случилось, Захар Чернышев сразу же предложил:
— Войну вести только наступательную.
И все с этим согласились единогласно — наступательную.
— Но какова будет цель войны? — вдруг спросил граф Орлов.
— Странный вопрос, Григорий Григорьевич, — сказал Панин. — Цель должна быть одна — скорее ее закончить.
— И разумеется, победоносно, — заметил Чернышев.
— Я думаю, — заговорил Голицын, — нам представляется отличная возможность, победив турок, принудить их к разрешению русскому флоту свободное плавание по Черному морю, о чем всю жизнь мечтал Петр Великий.
— Вы совершенно правы, Александр Михайлович, — обрадовалась Екатерина. — Это прекрасная мысль.
— А на суше, я полагаю, — продолжал Голицын, — надо прежде всего взять Каменец, чтоб оградить Польшу от турок. А там, если достанет сил, овладеть Хотином.
После обсуждения целей войны и грядущих побед в подробностях стали обсуждать, какие части можно снять с границ для отправки на театр войны.
— Поскольку ныне нам нет никакой угрозы со стороны Швеции, — сказал Панин, — я думаю, из Финляндии можно вывести все полки, оставив лишь гарнизоны в крепостях.
— А я считаю, этого нельзя делать, — возразил Чернышев. — Граница здесь близка к Петербургу, и надо обязательно оставить несколько полков.
— Пожалуй, Захар Григорьевич прав, — заметила императрица.
— Пару полков надо оставить с эстляндской стороны, — продолжал Чернышев. — С лифляндской — два полка кирасир и три полка пехоты обязательно.
— Надо ж и с запада остеречься, — сказал Панин.
— Я предлагаю под Смоленском оставить три конных и два пехотных полка.
— Но, Захар Григорьевич, нас иногда тревожит и Поволжье, — заметила Екатерина Алексеевна.
— Я думаю, для спокойствия с этой стороны оставить в Симбирске полк драгун.
— А нельзя ли для этой цели, Захар Григорьевич, употребить отряд из казанских татар? Им, по-моему, будет лестно служить около дома.
— Это правильная мысль, ваше величество. Я думаю, стоит и из Москвы взять один или два полка.
— А сколько там?
— Там три полка, ваше величество.
— Довольно из Москвы и одного полка взять. Салтыков пишет, очень много там разбоя и пристанищ разбойных. Москву опасно оставлять без охраны.
— Пусть сделает убавку в караулах.
На следующий уже день императрица села за письмо фельдмаршалу Салтыкову: «Возвратясь первого числа ноября из Царского Села, где я имела оспу, во время которой запрещено было производить дела, нашла я здесь известие об арестовании моего резидента Обрезкова в Царьграде, каковой поступок не инако принят, как объявление войны… Нашла я за необходимое приказать нашему войску собираться
Старый фельдмаршал, читая это письмо, не мог удержаться от чувствительных слез, бормотал растроганно:
— Милая матушка-государыня, колико высоко ты оценяешь труды наши, дай тебе бог здоровья на многие лета.
Двадцать второго ноября весь Петербургский двор, члены правительства и всех присутственных мест собрались в Казанский собор, где после обедни был зачитан сенатский указ, по которому на будущие годы устанавливался день 21 ноября, как день памяти «великодушного, знаменитого и беспримерного подвига» ее величества по привитию себе и великому князю оспы.
Мальчик Александр Маркок, от которого брался «материал» для прививок, получил из рук ее величества новую фамилию — Оспенный и пожалован в дворянское достоинство.
Димсдаль стал бароном, действительным статским советником с ежегодной пенсией в пятьсот фунтов стерлингов.
Екатерина Алексеевна умела быть благодарной и щедрой.
4. Эхо турецкой войны
Полки уходили на юг ближе к будущему театру войны, оставляя города, в которых до этого квартировали. Присутствие воинской команды в любом городе или местечке было хотя и обременительно для населения, но зато позволяло жить в безопасности и без страха. По уходе войска в городах пышным цветом расцветала уголовщина, начинались разбои, убийства, с которыми не могли управиться малочисленные полицейские команды, нередко состоявшие из стариков и инвалидов.
Именно в таком положении оказалась и Первопрестольная, едва за Калужской заставой осела снежная пыль, по уходе кавалерийского полка.
«В Москве и около оной воровство и разбои весьма умножились, — писал Салтыков в донесении императрице. — Полки выступили, особливо конной команды никакой не осталось, и разъездов быть не из чего».
— Эх, привыкли на готовеньком, — огорчалась Екатерина и в ответ строчила поучительное: «Призовите к себе знатнейших жителей и с ними для спокойствия их самих учредите как конную, так и пешую команду на собственном для всех содержании… Как известию, многие московские жители имеют при себе множество людей, в том числе и гусар, то не можно ли, из оных состава команду, учредить в городе патрули и, вооружив оных, отдать в ведомство полиции».
— Все можно, матушка, — кряхтел генерал-губернатор. — Кабы этих «многих» уговорить удалось. А то ведь от всех, многолюдством владеющих, один сказ слышится: «Мне б свой двор оборонить от лихих людей, где уж Москву? Ее пущай полицмейстер стережет».
И не проходит ночи, где б кого не ограбили, не убили. Все полиция работенка — прибрать труп, найти ему родственников, а если таковых не сыщется, то и похоронить где-нито на выгоне.
Ограбленного, который уцелел чудом, допросить: каков был разбойник, во что одет, обут, записать для памяти — «в посконной рубахе, бородат и в лаптях липовых». Хорошая примета, по ней можно пол-Москвы за караул брать.