Салтыков. Семи царей слуга
Шрифт:
С утра у реки и в лесу застучали топоры, завизжали пилы. Началось строительство мостов. Апраксин приказал строить два деревянных крепких моста и три понтонных. Для последних сгоняли сверху и снизу все лодки, разбирали дома, сараи, амбары. Волокли из лесу свежесрубленные деревья, вбивали сваи. Солдаты, скинув кафтаны, а то и рубахи, работали споро, с удовольствием, наскучившись по мирной работе. Далеко окрест разносился их смех, крики, перебранка.
— Ну воронье, — ворчал Апраксин, — поди, и в Кенигсберге слышно.
— Ничего, Федор Степанович, —
А в вагенбурге жизнь шла своим чередом, кто отсыпался в счет будущих бдений, кто крутил ручную мельницу, перемалывая зерно для лепешек, варили кашу, перевязывали раненых, точили палаши, кинжалы, чинили рубахи, порты, а то и просто слушали полкового брехуна.
В ночь на 14 августа мосты построили, и первым стал переправляться авангард генерала Сибильского, которому была придана и артиллерийская бригада на случай атаки пруссаков.
С рассветом началась переправа основной армии. Обозы, артиллерия шли по деревянным мостам, по понтонным шагала пехота.
Вагенбург постепенно истаивал длинной лентой, утягиваясь на левый берег. Лишь 16 августа закончилась переправа всей армии. Не обошлось и без происшествий. С моста умудрились свалить пушку вместе с упряжью. Поручик-артиллерист, матерясь, суетился на краю, бедные кони, сброшенные пушкой в воду, молотили копытами, чтобы не утонуть. Какой-то бомбардир, взяв в зубы нож, прыгнул в воду и, нырнув, обрезал постромки, спасая коней. Те, фыркая, с облегчением плыли к берегу, выходили на песок, дрожали от пережитого страха.
Явился командир артиллерии Толстой:
— Что ж вы, мать вашу?! Доставайте, идолы!
«Идолы» — пушкари, ныряя до дна, отыскали пушку, завязали за лафет веревки, вытащили концы на берег. Сперва пытались лошадьми тянуть, ничего не получилось. Шестерня, понукаемая в три кнута, сгибалась от напряжения и не могла даже стронуть с места, оскользались копыта.
— Надо народ звать, — сказал поручик, успевший до ушей перемазаться в глине и тине.
Призвали На помощь целую роту, поручик бегал вдоль вцепившихся в веревку солдат, умолял:
— Токо вместе, братцы. Вместе. Разом по моей команде.
— Ты давай командуй, — советовали солдаты.
— Р-раз, два… Взяли-и!
Струной натянулись веревки, того гляди, лопнут. Но вот, кажись, двинулись.
— Давай, давай, братцы!.. Идет, идет!
Вытянули-таки на берег пушку, в траве в тине. Радуются пушкари, готовы целовать ненаглядную, перемазанную.
Едва закончился переход армии через реку, Апраксин приказал:
— Все мосты разобрать.
— Зачем, ваше сиятельство?
— Чтоб не дать воспользоваться ими врагу.
Посланы были бригады ломать только что построенное.
Явились разведчики к фельдмаршалу:
— Так что, ваше превосходительство, пруссаки на подходе.
— Где они? Откуда идут?
— Идут с запада и юго-запада. Часа через два должны появиться у деревни Гросс-Егерсдорф.
— Иван Иванович! — обернулся
— Даунелькен.
— Ее тоже сжечь. — Апраксин повернулся к адъютанту: — Живо рассыльных за командирами. Всех ко мне.
Через полчаса генералы собрались у главнокомандующего. Апраксин был взволнован.
— Господа генералы, ныне грядет наше главное сражение. Сюда идет фельдмаршал Левальд. Приказываю занять следующую диспозицию: центр перед лесом занимают генералы Лопухин и Зыбин со своими полками, во второй линии за ними Фермор и Румянцев.
— А почему не меня в первую линию? — вдруг спросил обиженно Румянцев.
— Успеете, молодой человек, — отвечал Апраксин, недовольный, что его перебивают. — Итак, Фермор и Румянцев во второй линии, там же правее их встанете вы, Броун. Левый фланг Лопухину прикроет генерал Сибильский в районе излучины ручья Ауксина. Для возможного флангового удара у вас должны быть казаки, генерал.
— Мне б пушек добавить, — попросил Сибильский.
— Достаточно тех, что есть. Надо и резерв иметь. Генерал Леонтьев, вам прикрывать наш правый фланг. Помимо пушек возьмите тоже казаков под командой Перфильева. Обоз с ранеными в тыл, к реке. Все, господа.
Фельдмаршал Левальд, получив сообщение разведки, что русские переправились через Прегель, собрал своих генералов.
— Господа, настал решительный час для нас. Король требует только победы, и мы должны получить ее. Пока Апраксин со своей толпой толчется у реки, мы атакуем его и сбрасываем в Прегель. Апраксин сам облегчил нам эту задачу, разобрав за спиной мосты. Лучшего для нас подарка он сделать не мог, — усмехнулся Левальд. — Наступаем, как учил нас король, косвенным порядком. Прошу взглянуть на карту, господа. Итак, видите, река Прегель и ручей Ауксин образуют как бы прямой угол, в котором сейчас находится Апраксин со своим сбродом. Справа атакует врага принц Голштинский, слева от него будьте вы, генерал Кальнейн, еще левее Дон с Шерлемером. И замкнет этот своеобразный мешок генерал Платенберг. Артподготовка должна быть короткой, но сильной. И сразу пускаем пехоту Манштейна и Поленца. А конница довершит дело, загонит врага в воду и утопит.
— Кто начинает первым? — спросил Дон.
— Я думаю, принц Голштинский. Но сразу же за ним начинает атаку весь его левый фланг от Кальнейна до Платенберга. Натиск должен быть мощным, бой кровопролитный и короткий. Я почти не оставляю резерва, поэтому затяжка боя будет для нас чревата. Помните об этом, господа.
Появившийся в шатре адъютант доложил:
— Русские зажгли деревни, ваше превосходительство.
— Вот они, варвары! Посему никакой пощады врагу, никаких пленных!
Армии разделял гросс-егерсдорфский лес, сквозь который была прорублена просека. В пять часов утра заиграла труба в прусском лагере, и конница принца Голштинского помчалась в атаку на левый фланг русских.