Сальвадор Дали. Божественный и многоликий
Шрифт:
Сердобольная, опекавшая модернистов, Пегги не оставила в беде и Бре-тона, приехавшего за океан с женой и ребенком практически нищим. Она давала ему по двести долларов в месяц, чтобы он мог хоть на что-то существовать. Он и здесь не изменил своим привычкам: эмигрантские собрания с ритуальными сюрреалистическими играми, сочинение стихов и манифестов. Он пытался привить и развить здесь свой исконный правоверный сюрреализм, отличный от далианского. Ему активно помогали в этом Макс Эрнст и Марсель Дюшан, однако для американцев сюрреализм уже навечно слился с именем Сальвадора Дали, поэтому в Америке Дали мог с полным основанием говорить: «Сюрреализм — это я!» Что он и делал.
В «Дневнике одного гения» Дали пишет, что по приезде Бретона в Штаты он ему позвонил с предложением о дальнейшем сотрудничестве, и они договорились о встрече, однако в тот же вечер художник узнал, что Бре-тон вновь распространяет слухи о его якобы профашистских
Дали же был востребован в Америке практически во всех сферах культуры — писал картины, книги, работал в театре и кино, подвизался в области книжной графики и рекламы.
Выставки в Нью-Йорке следовали одна за другой, но самая престижная и значимая была проведена в Музее современного искусства совместно с Хоаном Миро, земляком, помогавшим ему в свое время выбраться на большую дорогу. Декоративный и солнечный сюрреализм Миро не вызвал у американских искусствоведов особых восторгов, зато творчество Дали, названное одним из критиков «двадцатью тысячами вольт раскрепощенного воображения», вызвало у американцев в очередной раз острый ажиотажный интерес. На выставке, открывшейся в ноябре 1941 года, были представлены лучшие работы, созданные Дали за последние пятнадцать лет, начиная с его любимой «Корзинки с хлебом», написанной в 1926 году, и заканчивая картинами 1940 года «Два кусочка хлеба, объясняющиеся в любви» и «Старость, юность и детство». В ретроспективе были и такие шедевры, как «Постоянство памяти», оставшийся в собрании Музея современного искусства, «Предчувствие гражданской войны», «Африканские впечатления», «Призрак сексуального влечения».
Очень важным следствием этой выставки было и то, что она была показана еще в восьми крупных городах Соединенных Штатов, жители которых сумели убедиться, что Дали не только экстравагантная личность, о чем они много знали из газет, но и гениальный живописец. Передвижной выставке сопутствовал и каталог, выпущенный тиражом в десять тысяч экземпляров.
Бретон недаром назвал Дали деньголюбом, он действительно ничем не гнушался, что сулило прибыль, — делал рекламные работы к парфюмерным изделиям, чулкам, галстукам и многому другому — не будем перечислять. Мягкие часы, насекомые, телефоны с омарами, костыли и многие другие образы из его картин перекочевали на рекламные стенды, страницы массовых изданий, киноэкраны, внедряясь таким образом в массовое сознание и становясь неотъемлемой частью американского образа жизни, точнее сказать, острой приправой.
Перебрались эти образы и на страницы проиллюстрированных Дали книг, среди которых необходимо назвать «Дон Кихота», «Макбет» и «Жизнь Бенвенуто Челлини». Некоторые исследователи, в том числе и Ян Гибсон, считают эти рисунки к книгам не творческими, но с этим нельзя согласиться. Обретя новую — графическую — форму, его прежние находки и достижения сумели обрести и новую жизнь в контексте литературного повествования, да и виртуозное мастерство Дали-рисовальщика всегда восхищает и несет эмоциональный заряд. А еще надо сказать, что живописный язык Дали, зависимый от его сверхразвитого образного мышления, в большой степени привержен описанию событий, что и замечательно «работает» в искусстве книжной иллюстрации.
Скажем немного и о его работе в театре. Накануне совместной с Миро выставки в Музее современного искусства Дали сделал костюмы и эскизы декораций для балета «Лабиринт» на музыку Франца Шуберта. Поставленный на тему античного сказания о Тезее и Ариадне на сцене «Метрополитен-опера» Леонидом Мясиным, тем самым, что ставил и «Вакханалию»,
Самый значительный успех выпал на долю балета «Кафе Чинитас», поставленного также на деньги Куэваса. Темой стала андалузская народная песня о тореро, аранжированная в свое время другом Лорки композитором Лопесом Хульвесом, где в записи на пластинке партию фортепиано исполнил Лорка.
Уже после войны, в сентябре 1945 года, Альфред Хичкок пригласил Дали в Голливуд, чтобы он сделал за четыре тысячи долларов декорации для сцен ночных кошмаров в фильме «Очарованный» с Грегори Пеком и Ингрид Бергман в главных ролях. Художник со свойственной ему страстью и увлечением окунулся в работу и придумал сцену с висящими с потолка роялями и силуэтными манекенами, создававшими сюрреалистическую перспективу, но когда пришел на съемку и увидел вместо этого крошечные рояльчики и сорок карликов вместо манекенов, ему показалось, что он спит и видит самый настоящий кошмар — по-страшнее хичкоковских. Повторялась все та же история, что и с магазинной витриной и павильоном на Всемирной выставке. Уолт Дисней также пригласил Дали к сотрудничеству над проектом мультфильма «Судьба». Но и тут дальше пятнадцати секунд экранного времени, где обыгрывался двойной образ балерины и кубка, дело не пошло.
Чрезвычайно важным для супругов Дали оказалось знакомство с Рейнольдом и Элеонорой Морз, молодоженами, настолько увлекшимися творчеством испанского сюрреалиста, что они стали его постоянными меценатами до конца жизни. И не только меценатами, но и друзьями, а Рейнольд Морз стал к тому же и дилетантствующим исследователем творчества великого сюрреалиссимуса.
Репродукцию первой купленной ими картины «Вечерний паук сулит надежду!» они увидели в «Тайной жизни» и приобрели подлинник по телефону у галериста Джорджа Келлера за шестьсот долларов. Келлер был малый не промах и предложил супругам к картине и раму черного дерева. Когда пришел счет, выяснилось, что рама стоила в два раза дороже картины. И хотя первый блин оказался комом, это не погасило их страстей по Дали. Следующим приобретением стала работа 1935 года «Археологическая реминесценция „Вечерней молитвы“ Милле», a когда они познакомились и Гала предложила им за восемьсот долларов «Среднестатического атмосфероцефалоподобного бюрократа, доящего черепную арфу», Рейнольд стал колебаться из-за цены. Но его приятель, также покупавший картины Дали, сказал ему, что одно название стоит больше. Что верно, то верно. Художник давал своим произведениям зачастую длинные и образные, в духе сюрреалистической поэзии, названия, лишний раз доказывая поэтам, что и тут готов с ними посостязаться.
Первая встреча четы Морз с Дали и Галой произошла в гостиничном баре. Молодые супруги с восторгом объяснились в любви к картинам мастера, их восхищению не было предела. Разговор мог быть испорчен заданным некстати вопросом: а почему у Дали и Галы нет детей? Вопрос был бестактный, продиктованный, вероятно, озабоченностью Морза своим собственным, виртуальным пока, потомством, — они с Элеонорой недавно поженились. Дали, однако, не смутился и ответил, что будущее детей непредсказуемо, и ему кажется, что в этом смысле ему не дано испытать судьбу (о бесплодии Галы он, конечно, умолчал). И рассказал, как один из сыновей Пикассо в припадке безумия выскочил на улицы Парижа голым, и прибавил: «Если сын гения Пикассо был таким идиотом, представьте, что могло бы быть с моим сыном».
Действительно, трудно представить. Этот рассказанный Дали эпизод с сыном Пикассо разбудил в моей памяти подобный же из жизни моего ныне покойного безумного друга Георгия. Он также в припадке сумасшествия вышел на центральную улицу нашего городка в чем мать родила с огромной церковной иконой в руках и едва не был сбит автомобилями.
Итак, супруги Морз станут отныне рьяными поклонниками таланта Дали, соберут к концу жизни огромную коллекцию работ Мастера, и Морз откроет музей его имени в американском городе Санкт-Петербурге. Они побывают и в Порт-Льигате после войны, чтобы воочию увидеть кадакесские пейзажи, получившие всемирную известность благодаря художнику, и будут помогать Дали во всем на протяжении всей его жизни, и навсегда останутся преданными друзьями.