Сальватор. Том 1

Дюма-отец Александр

– В моем кабинете, если угодно.

– А ваш кабинет находится?.

– …в префектуре полиции.

При словах «в префектуре полиции» г-н Жерар откинул голову назад, словно не расслышал, и переспросил:

– В префектуре полиции?..

– Ну разумеется, на Иерусалимской улице… Что вас в этом удивляет?

– В префектуре полиции! – с обеспокоенным видом тихо повторил г-н Жерар.

– Как туго до вас доходит, господин Жерар.

– Нет, нет, я понимаю. Вы хотите быть уверены, что я не уеду из Франции.

– Не то! Можете быть уверены, что за вами есть

кому присмотреть, и если вам вздумается покинуть Францию, я найду способ вам помешать.

– Но если я дам вам честное слово…

– Это было бы, безусловно, твердой гарантией, однако я очень хочу вас видеть, таково уж мое желание. Какого черта! Я, дорогой господин Жерар, тружусь для вас предостаточно, сделайте же и вы хоть что-нибудь для меня!

– Я приду, сударь, – опустив голову, отвечал честнейший филантроп.

– Нам остается условиться о днях и времени встречи.

– Да, – как во сне повторил г-н Жерар, – нам остается договориться лишь об этом.

– Что вы, к примеру, скажете о среде, дне Меркурия, и пятяице, дне Венеры? Нравятся вам эти дни?

Господин Жерар кивнул.

– Теперь обсудим время… Что вы скажете, если мы будем встречаться в семь часов утра?

– Семь часов утра?.. По-моему, это очень рано.

– Дорогой господин Жерар! Неужели вы не видели очень модную драму, прекрасно исполненную Фредериком, под названием «Кабачок Адре», в которой исполняют романс с таким припевом:

Кто всегда был чист душою,

Любит наблюдать рассвет

Наступает лето, рассвет приходит в три часа, и я не считаю со своей стороны неприличным назначить вам свидание на семь утра…

– Хорошо, в семь часов утра! – согласился г-н Жерар.

– Очень хорошо, очень хорошо! – обрадовался г-н Жакаль. – Перейдем теперь к распорядку остального вашего времени, дражайший господин Жерар.

– Какому еще распорядку? – не понял г-н Жерар.

– Сейчас поясню.

Господин Жерар подавил вздох. Он почувствовал себя мышкой, угодившей в лапы к коту, или человеком в лапах у тигра.

– Вы еще очень крепки, господин Жерар.

– Хм! – обронил честнейший человек с таким видом, словно хотел сказать: «Да так себе!»

– Люди вашего сдержанного темперамента обыкновенно любят прогулки.

– Это верно, сударь, я люблю гулять.

– Вот видите! Я даже уверен, что вы способны пройти в день четыре-пять часов и ничуть не устанете.

– Пожалуй, многовато!

– Это с непривычки, дорогой господин Жерар… Возможно, поначалу будет тяжело, зато потом вы не сможете без этого обходиться.

– Вполне возможно, – не стал возражать г-н Жерар, еще не понимая, куда клонит полицейский.

– Совершенно точно!

– Пусть так.

– Вам придется начать прогулки, господин Жерар.

– Я и так гуляю, господин Жакаль.

– Да, да, в своем саду, в лесах Севра, Бальвю, Вильд'Аврея… Прогулки ваши совершенно бесполезны, господин Жерар, потому что не обращают ваших ближних к добру и не приносят пользу правительству.

– Это

так! – отвечал г-н Жерар, чтобы хоть что-нибудь сказать.

– Не стоит попусту терять свое время, дражайший господин Жерар. Я укажу вам цель ваших прогулок.

– Да?

– И постараюсь их по возможности разнообразить.

– К чему эти прогулки?

– К чему? Да для вашего же здоровья прежде всего. Прогулка – это спасительное упражнение.

– Разве я не могу его проделывать вокруг своего дома?

– Вокруг своего дома? Все здешние места до смерти вам надоели. За семь лет вы истоптали здесь все тропинки. Должно быть, вы пресытились Ванвром и его окрестностями. Необходимо непременно – слышите? – прервать однообразие этих прогулок по полям; я хочу, чтобы вы гуляли по парижским улицам.

– По правде говоря, я вас не понимаю, – признался г-н Жерар.

– Я постараюсь как можно яснее выразить свою мысль.

– Слушаю вас, сударь.

– Дорогой господин Жерар! Вы верный слуга короля, не так ли?

– Великий Боже! Я чту его величество!

– Согласны ли вы послужить ему во искупление ваших слабостей и, простите мне это слово, заблуждений?

– Каким образом я мог бы послужить королю, сударь?

– Его величество со всех сторон окружают враги…

– Увы!

– И он не может справиться с ними в одиночку. Он поручает самым верным своим слугам защитить его, сразиться за него, победить злых людей. На языке роялистов, господин Жерар, злыми людьми, моавитянами, амаликитянами называются все, кто из тех или иных соображений принадлежат к той же партии, что и этот негодяй Сарранти, а также те, что не жалуют короля, зато обожают герцога Орлеанского, и, наконец, те, что не признают ни того, ни другого и помнят только об этой чертовой революции восемьдесят девятого года, о которой вы, дорогой господин Жерар, несомненно, знаете, ведь с нее-то и начались во Франции все несчастья. Вот злые люди, господин Жерар, вот враги короля, вот гидры, которых я предлагаю вам победить, и это благородное дело, не так ли?

– Признаться, сударь, – заговорил честнейший г-н Жерар и махнул рукой с безнадежным видом, – я ничего не понимаю из того, что вы говорите.

– Однако ничего мудреного в этом нет, и сейчас вы сами в этом убедитесь.

– Посмотрим!

Господин Жерар стал слушать с удвоенным вниманием, зато и беспокойство его возросло.

– Представьте, например, что вы гуляете под каштанами Тюльрийского парка или под липами Пале-Рояля. Мимо проходят два господина, беседующие о Россини или Моцарте; их разговор вас не интересует, и вы не обращаете на них внимания. Вот идут другие гуляющие, они разговаривают о лошадях, живописи или танцах; вы не любите ни того, ни другого, ни третьего и пропускаете этих господ мимо. Еще прохожие, обсуждающие христианство, магометанство, буддизм или пантеизм; философские дискуссии – это ловушки, расставляемые одними в расчете на глупость других, и вы оставляете спорщиков в покое, поступая как истинный философ. Но могу себе представить, как появляются еще двое, рассуждающие о республике, орлеанизме или бонапартизме.