Сальватор
Шрифт:
Нотариус своим видом показал: «Если вам того хочется» – и произнес:
– Но, мсье Конрад де Вальженез, вы ведь знаете лучше, чем кто-либо, что произошло после смерти вашего отца.
– Действительно, лучше, чем кто-либо другой, – ответил молодой человек тоном, от которого в жилах нотариуса застыла кровь.
Тот все же решил проявить смелость и сказал с иронической улыбкой:
– И все-таки не лучше, чем я.
– Не лучше, но столь же хорошо.
Наступило молчание, во время которого Сальватор посмотрел на нотариуса взглядом, которым змея гипнотизирует птицу.
Но поскольку птица
– И что же вы в таком случае хотите? – спросил он.
– Вначале скажите, убеждены ли вы в том, что я тот, за кого себя выдаю? – спросил Сальватор.
– Настолько, насколько можно быть убежденным в наличии здесь человека, на похоронах которого я лично присутствовал, – сказал нотариус в надежде посеять сомнение.
– Это значит, – снова заговорил Сальватор, – что вы присутствовали на похоронах тела, которое я выкупил в анатомическом театре и выдал за свой труп по причинам, объяснять которые нет необходимости.
Это был последний удар: нотариус больше и не пытался спорить.
– Что ж, – сказал он, стараясь справиться с волнением и благодарный Сальватору за то, что тот дал ему некоторую передышку, – чем больше я на вас смотрю, тем более знакомым мне кажется ваше лицо. Но, должен вам признаться, что я не сразу вас узнал. Потому что, во-первых, был уверен, что вы умерли, а во-вторых, вы сильно изменились.
– За шесть лет люди так меняются! – сказал Сальватор с оттенком грусти в голосе.
– Как? Прошло уже целых шесть лет? Ужас, как быстро летит время! – произнес нотариус, стараясь, за неимением лучшего, перевести разговор на общие темы.
Произнося это, мэтр Баррато с беспокойством разглядывал одежду молодого человека. Убедившись в том, что в этом наряде комиссионера было все в порядке, включая медную бляху, он совершенно успокоился и решил, что понял, почему Сальватор обратился к нему с данной просьбой. Ибо осмотр одежды позволил ему сделать вывод о том, что хотя одежды и были чистыми, человек, носивший их, жил в бедности и пришел к нему для того, как сам признался, чтобы занять небольшую сумму денег. И в данном случае мэтр Баррато, как уважающий себя человек, решил, что если Сальватор будет себя хорошо вести, то он, безусловно, как нотариус семейства Вальженезов, не позволит сыну маркиза де Вальженеза, хотя и незаконнорожденному, умереть с голода и даст ему несколько луидоров.
Успокоив себя таким образом и придя от этого в хорошее расположение духа, мэтр Баррато устроился поудобнее в своем кресле, забросив правую ногу на левую, взял со стола одну из многочисленных папок и принялся листать бумаги, в надежде на то, что за это время молодой человек наберется смелости и выскажет ему свою просьбу.
Сальватор, не говоря ни слова, дал ему возможность поковыряться в бумагах. Но если бы нотариус взглянул на него в этот момент, его испугало бы то выражение презрения, которое было написано на лице молодого человека.
Однако нотариус глаз не поднимал. Прочитав или сделав вид, что прочитал какой-то документ с гербовой печатью, исписанный сверху донизу, он, не сводя глаз с бумаги, произнес с некоторой долей христианского сострадания в голосе:
– Итак, бедный мой мальчик, вы – комиссионер?
– Господи, да конечно же! –
– На жизнь вам по крайней мере хватает? – продолжал нотариус, по-прежнему не поднимая головы.
– Да, – ответил Сальватор, восхищаясь апломбом мэтра Баррато. – Жаловаться не приходится.
– И сколько же вы зарабатываете в день, выполняя поручения клиентов?
– Пять-шесть франков. Сами понимаете, день на день не приходится.
– О! – произнес нотариус, – но тогда это совсем неплохая работа! Получая пять франков в день, можно, если быть экономным, отложить в год четыреста, а то и пятьсот франков.
– Вы так полагаете? – спросил Сальватор, продолжая разглядывать нотариуса точно так же, как кот разглядывает попавшую в его лапы мышь.
– Конечно, конечно, – продолжал мэтр Баррато. – Вот я, например, когда был старшим клерком в этой же самой конторе, сумел накопить две тысячи франков из моего жалованья, которое равнялось тысяче пятистам франков. И это было началом моего состояния… О, экономия, дорогой мой, это большое дело! Нельзя добиться счастья без экономии… Я был таким же молодым, у меня тоже были причуды, как и у всех других людей, бог мой! Но я никогда не выходил за рамки бюджета, ни разу не занимал деньги. Только человек с такими жизненными принципами может обеспечить себе безбедную старость. Как знать, возможно, и вы когда-нибудь станете миллионером.
– Как знать! – повторил Сальватор.
– Да. Ну, а пока мы находимся в несколько стесненных обстоятельствах, а? Мы поиздержались, оказались на мели, вспомнили о добром мэтре Баррато и решили: «Он славный парень и выручит нас в трудную минуту».
– Честное слово, мсье, – сказал Сальватор, – должен вам признаться, что вы просто читаете мои мысли.
– Увы! – высокопарно произнес нотариус. – Мы, к несчастью, привыкли видеть человеческую нищету: подобный нашему разговор происходит у меня ежедневно с полусотней бедняг, которые прямо с порога заводят одну и ту же старую песню и которых я выставляю за дверь с первых ее слов.
– Да, – сказал Сальватор, – когда я пришел, то смог убедиться в том, что у вас уже выработалась такая привычка.
– Что поделаешь? Если помогать всем, кто просит помощи, надо обладать состоянием Ротшильда, да и его не хватит. Но вы, мой мальчик, – поспешил добавить мэтр Баррато, – вы – совсем другое дело: вы сын моего бывшего клиента маркиза де Вальженеза. Поэтому, надеясь, что вы трезвомыслящий человек, я очень хочу оказать вам услугу. Сколько же вам нужно денег? Ну, смелее! – продолжал нотариус, откидываясь назад и выдвигая на себя ящик стола, куда он складывал свои деньги.
– Мне нужны пятьсот тысяч франков, – сказал Сальватор.
Нотариус испуганно вскрикнул и едва не упал с кресла.
– Да вы сума сошли, мой мальчик! – вскричал он, закрывая ящик стола и кладя ключ от него в карман.
– Я не более безумен, чем мертв, – сказал молодой человек. – Мне нужны пятьсот тысяч франков, и не позднее чем через сутки.
Мэтр Баррато растерянно посмотрел на Сальватора. Он ожидал увидеть, что тот угрожает ему кинжалом или пистолетом.
Но Сальватор спокойно сидел на своем стуле, а на лице его было написано выражение самой полной доброжелательности и спокойствия.