Сальватор
Шрифт:
– Верно, – сказал Сальватор. – Но я пальцем закрыл одно коротенькое слово, которое все ставит на свои места.
Он убрал палец, и мэтр Баррато, чей лоб покрылся предсмертным потом, смог увидеть это слово, которое стояло ниже тех строк, которые мы вам только что привели:
«Получено,
П.-Н. Баррато».
Эта драгоценная подпись сопровождалась теми вычурными закорючками, какие могут выводить только нотариусы.
Мэтр
– Ой, мсье Конрад, вы сломаете мне руку!
– Негодяй! – произнес Сальватор с отвращением, отпуская его руку и укладывая документ в карман. – Ты, значит, клянешься перед Богом и перед людьми в том, что не видел и не получал завещания маркиза де Вальженеза?
Затем, отступив на шаг, скрестив руки на груди и глядя на него, произнес:
– Честно говоря, меня восхищает то, до каких пределов может дойти притупление человеческой совести! Передо мной сидит негодяй, который должен был знать о том, что вследствие совершенного им преступления некий молодой человек лет двадцати пяти – двадцати шести пустил себе пулю в лоб. И этот негодяй продолжал жить себе в свое удовольствие, не испытывая никаких угрызений совести, пользуясь уважением людей, которые в нем сильно ошибались. Он жил, как и все люди, имел жену, детей, друзей. Он смеялся, ел, спал и не думал, что находиться он на самом деле должен не в этом элегантном кабинете за столом работы мастера Буля, а стоять у позорного столба, работать на каторге, обливаться потом на галерах. Да, общество, которое делает возможным подобные ужасные извращения, очень плохо устроено и требует проведения жестоких реформ!
Затем, сменив тон:
– Итак, – сказал он, сурово нахмурив брови, – давайте закончим наш разговор. Мой отец оставил мне в своем завещании все свое состояние, всю мебель и всю недвижимость. Таким образом, вы должны вернуть мне в качестве возмещения понесенного мною ущерба, если не хотите подвергнуться наказаниям, предусмотренным в Уголовном Кодексе, все состояние моего отца, оцениваемое в четыре миллиона франков. Плюс проценты с этих четырех миллионов, которые набежали за семь лет. Это составит еще миллион четыреста тысяч франков, не включая проценты с процентов и моральный ущерб, возместить который вы должны мне согласно статьям 1382 и 1383. Таким образом, не принимая пока в расчет этот ущерб, вы должны вернуть мне на сегодня ни больше ни меньше пять миллионов четыреста тысяч франков. Сами видите, что моя сегодняшняя просьба очень реальна и весьма скромна, поскольку пока я требую с вас сумму, которая меньше одной десятой части моего состояния. А посему возьмите себя в руки и давайте поскорее закончим это грязное дело.
Нотариус, казалось, ничего не слышал: уронив голову на грудь, уставившись взглядом в пол, опустив застывшие руки вдоль тела, словно манекен, он был подавлен, убит, уничтожен. По его виду можно было сказать, что это – самый гнусный грешник, находящийся перед архангелом-мстителем на последнем судилище.
Сальватор хлопнул его по плечу, чтобы вывести из прострации, и сказал:
– Ну, о чем же мы теперь размышляем?
Нотариус вздрогнул,
– Эй! Король проходимцев, – сказал Сальватор, который при виде этого человека испытывал одно только глубокое отвращение, – давайте же поговорим еще немного. Но только быстро и конкретно. Я вам уже сказал и повторяю еще раз, что завтра к девяти часам утра мне необходимо получить от вас пятьсот тысяч франков.
– Но это невозможно! – пробормотал чуть слышно нотариус, не поднимая головы, чтобы не встречаться глазами со взглядом молодого человека.
– Это ваше последнее слово? – спросил Сальватор. – Когда речь идет о том, чтобы взять, такой человек, как вы, не должен испытывать затруднений. Мне нужны эти деньги!
– Клянусь вам… – попытался было отговориться нотариус.
– Ага! Снова клятва, – сказал Сальватор с улыбкой крайнего презрения. – Это будет уже третья за полчаса. И я не верю ей, как и двум предыдущим. В последний раз вас спрашиваю – слышите? – в последний раз: дадите вы мне или не дадите те пятьсот тысяч франков, которые я у вас прошу?
– Но дайте мне хотя бы месяц на то, чтобы их собрать!
– Я вам уже сказал, что деньги нужны мне завтра к девяти часам утра. К девяти, а не к десяти, поскольку в десять будет слишком поздно!
– Ну хотя бы неделю!
– Повторяю, ни часом позже.
– В таком случае это невозможно! – воскликнул нотариус с отчаянием в голосе.
– Втаком случае я знаю, что мне остается сделать, – ответил Сальватор и направился к двери.
Увидев, что молодой человек собирается уйти, нотариус собрал все свои силы и одним прыжком преградил ему дорогу к двери.
– Ради бога, мсье де Вальженез, не позорьте меня! – умоляюще произнес он.
Но Сальватор, отвернув голову в сторону, словно ему было противно глядеть на нотариуса, отстранил его и сделал шаг к двери.
Нотариус снова моментально обогнал его и схватился за ручку замка.
– Мсье Конрад, – взмолился он, – ради памяти вашего отца, который был моим другом, пощадите мою честь!
Произнес он эти слова таким тихим голосом, что их едва можно было услышать.
Сальватор был непоколебим.
– Ну-ка, дайте мне пройти, – сказал он.
– Еще одно только слово, – сказал нотариус. – Если вы откроете эту дверь с такими ужасными намерениями, через нее войдет сюда не только гражданская, но и самая настоящая смерть. Предупреждаю вас, что я не только не смогу пережить позора, но и не стану его дожидаться: я немедленно после вашего ухода пущу себе пулю в лоб.
– Вы? – произнес Сальватор, посмотрев ему в лицо с некоторым вызовом. – Это было бы единственным благородным поступком в вашей жизни, но вы этого никогда не сделаете.
– Я покончу с собой, – сказал нотариус, – а умирая, прихвачу с собой все ваше состояние. А если вы дадите мне время…
– Да вы просто глупец, – ответил Сальватор. – Да разве мой кузен Лоредан де Вальженез не ответит мне за вас, как вы отвечаете за него? Ну, прочь с дороги, кому говорю!
Нотариус рухнул к его ногам, рыдая, обхватил его колени, залил их слезами с криками: