Сальватор
Шрифт:
– Что происходит, сир? – спросила она.
– Полагаю, ничего серьезного, – ответил Карл X.
– Мне сказали, что в зале заседаний совета короля ожидают министры.
– Мне доложили во время ужина, что они находятся во дворце.
– Значит, в Париже что-то произошло?
– Я так не думаю.
– Прошу Ваше Величество простить меня за то, что я стала расспрашивать вас о том, что случилось.
– Попросите прислать ко мне дофина.
– Извините меня, Ваше Величество, за настойчивость, лучше я сама туда приду…
– Хорошо, приходите через некоторое время.
– Ваше Величество
Герцогиня поклонилась, потом подошла к господину де Дамасу и отвела его к окну.
Герцог Шартрский и герцогиня Беррийская о чем-то болтали со всей беззаботностью молодых людей. Герцогу Шартрскому было шестнадцать лет, герцогине Беррийской – двадцать пять. Пятилетний герцог Бордосский играл у ног своей матери.
Герцог Орлеанский, прислонившись к камину и пытаясь принять равнодушный вид, прислушивался к малейшему шуму и время от времени вытирал платком лоб, выдавая тем самым снедавшее его волнение.
А тем временем король Карл X вошел в зал заседаний совета.
Министры были на ногах и находились в крайней степени возбуждения. Это волнение отражалось на их лицах в зависимости от темперамента: лицо господина де Вилеля было таким желтым, что можно было подумать, что у него разлилась желчь, лицо господина де Пейронне было таким красным, что можно было опасаться апоплексического удара. Лицо господина де Корбьера имело пепельный оттенок.
– Государь… – произнес господин де Вилель.
– Мсье, – прервал его король, указывая тем самым на то, что министр настолько забыл этикет, что осмелился заговорить первым, – вы не даете мне возможности справиться о вашем здоровье и о здоровье мадам де Вилель.
– Вы правы, сир, но это оттого, что интересы Вашего Величества для вашего преданного слуги превыше всего.
– Так значит, вы пришли сюда, чтобы поговорить со мной о моих интересах, мсье де Вилель?
– Несомненно, сир.
– Слушаю вас.
– Ваше Величество, знаете ли вы что происходит? – спросил председатель совета министров.
– А разве что-то происходит? – изумленно промолвил король.
– Вы помните, Ваше Величество, как однажды вы велели нам послушать крики радости населения Парижа?
– Да.
– Не позволите ли вы теперь пригласить вас послушать выкрики угроз со стороны этого же населения?
– И куда же я должен буду пойти?
– Идти никуда и не надо: достаточно открыть вот это окно. Позвольте, Ваше Величество?..
– Открывайте.
Господин де Вилель растворил окно.
Вместе с прохладным вечерним воздухом, поколебавшим пламя свечей, в комнату ворвался вихрь неясных выкриков. Это были одновременно крики радости и угрозы, тот самый гул, который стоит над взволнованными городами: понять их направленность невозможно, и они тем более пугают, когда становится понятно, что в них таится неизвестность.
Внезапно из этого гула, словно громы проклятий, вырвались отчетливые крики: «Долой Вилеля! Долой Пейронне! Долой иезуитов!»
– Ах, это! – с улыбкой произнес король. – Это я уже слышал. Вы разве не были сегодня утром на параде, господа?
– Я был там, сир, – ответил господин де Пейронне.
– Действительно, мне кажется, я вас видел верхом среди офицеров штаба.
Господин де Пейронне поклонился.
–
– Это следует подавить со всей жестокостью и отвагой, сир! – воскликнул господин де Вилель.
– Что вы сказали, мсье?.. – холодно переспросил король.
– Я сказал, государь, – продолжал министр финансов, в котором проснулось чувство долга, – я сказал, что, по моему убеждению, оскорбления, высказанные в адрес кабинета министров, затрагивают и короля. Поэтому мы и пришли спросить мнение Вашего Величества относительно того, что сейчас происходит.
– Господа, – ответил король, – не стоит преувеличивать грозящую мне опасность, хотя опасность и не то слово, поскольку я полагаю, что не подвергаюсь никакой опасности со стороны моего народа. Я уверен в том, что стоит мне показаться народу, как все эти крики сменятся одним единственным: «Да здравствует король!»
– О, сир! – раздался за спиной Карла X женский голос. – Надеюсь, вы не будете сегодня столь неосторожны и не станете выходить к народу!
– А, это вы, госпожа дофина!
– Разве Ваше Величество не разрешили мне прийти сюда?
– Разрешил… Ну, господа, что же вы можете мне предложить по поводу того, что сейчас происходит? О чем вы только что говорили, господин министр финансов?
– Сир, известно ли вам, что среди многочисленных криков раздаются крики: «Долой священников?» – произнесла герцогиня Ангулемская.
– Правда?.. А вот я слышал, как кричали: «Долой иезуитов!»
– И что же, сир? – спросила герцогиня.
– А то, что это не одно и то же, милая девочка… Расспросите об этом поподробнее монсеньора архиепископа. – Мсье де Фрейсинус, скажите-ка нам честно: полагаете ли вы, что крики «Долой иезуитов!» относятся ко всему духовенству?
– Я вижу большую разницу, государь, – ответил архиепископ, бывший человеком мягким и правдивым.
– А вот я, – произнесла дофина, поджав тонкие губы, – не вижу никакой разницы.
– Итак, господа, – сказал король, – прошу вас сесть, и пусть каждый из вас выскажет мне свое мнение по данному вопросу.
Министры сели, и совещание началось.
Глава XX
Господин де Вальсиньи
В то же самое время, когда за покрытым зеленым бархатом столом, за которым столько раз решалась судьба Европы, началось это совещание, о подробностях и результатах которого мы узнаем, господин де Моранд, рядовой 2-го легиона национальной гвардии, вернувшись домой после того, как весь прошедший день господин де Моранд старался не упустить ни единого признака одобрения или неодобрения, по которым можно было судить об общественном мнении, переодевался с нетерпением, свидетельствовавшим о его малой любви к воинской службе и в спешке, связанной с тем, что ему предстояло давать большой бал, приготовлениями к которому он руководил лично, наши юные друзья, не видевшиеся с Сальватором со времени последнего инструктажа по поводу поведения во время парада, поспешили, подобно господину де Моранду, избавиться от мундиров и пришли к Жюстену, чтобы справиться относительно того, что им предстояло делать дальше в различных обстоятельствах, которые могли сложиться из развития событий.