Сальватор
Шрифт:
— Слишком поздно! — возразил г-н Жакаль, поднимаясь и нажимая кнопку звонка.
— Смилуйтесь, добрейший хозяин! Смилуйтесь! — взвыл Овсюг, заливаясь горькими слезами.
Вошел Голубок.
— Смилуйтесь! — повторил Овсюг, вздрогнув при виде непреклонного полицейского: он знал, в каких случаях начальник прибегал к помощи Голубка.
— Слишком поздно, — сурово проговорил г-н Жакаль. — Встаньте и следуйте за этим человеком.
Овсюг заглянул в недовольное лицо г-на де Жакаля и, понимая, что спорить бесполезно,
Когда Овсюг вышел, г-н Жакаль снова позвонил.
Вошел дежурный и доложил о Карманьоле.
— Пусть войдет, — кивнул г-н Жакаль.
Провансалец не вошел, а влетел в кабинет.
— Что вам угодно, патрон? — нежным, как флейта, голосом спросил он.
— Сущие пустяки, Карманьоль, — отвечал г-н Жакаль. — Сколько за вами числится обычных краж?
— Тридцать четыре: ровно столько, сколько мне лет, — весело сообщил Карманьоль.
— А сложных, я хочу сказать — со взломом?
— Двенадцать: сколько месяцев в году, — в том же тоне отвечал марселец.
— А покушений на убийство?
— Семь: сколько дней в неделе.
— Вы, стало быть, — подвел итог г-н Жакаль, — тридцать четыре раза заслужили тюрьму, двенадцать раз каторгу и семь раз Гревскую площадь. Итого — пятьдесят три более или менее неприятных приговора. Я правильно сосчитал?
— Все верно, — отвечал беззаботный Карманьоль.
— Вот что, мой добрый друг! О ваших приключениях начинают поговаривать в городе, и я решил на время отправить вас в ссылку.
— В какую часть света? — беспечно спросил Карманьоль.
— Я думаю, вам это должно быть безразлично.
— Да, лишь бы это было не на берегу моря, — отвечал провансалец, смутно начиная догадываться о том, что г-н Жакаль хочет ему предложить туманный Брест или солнечный Тулон.
— Ах, умница Карманьоль, вы, к сожалению, попали в точку: я выбрал для вас живописное местечко, хотя вам оно, кажется, не по душе.
— Господин Жакаль! — сказал, силясь улыбнуться, шутник-марселец. — Уж не вздумалось ли вам меня попугать?
— Вас? Пугать? Дорогой Карманьоль! — удивленным тоном спросил г-н Жакаль. — Разве в моих правилах пугать преданных слуг вроде вас?
— Если я правильно понимаю, — произнес то ли в шутку, то ли всерьез провансалец, — вы мне предлагаете сыграть в каторгу?
— Вы удачно выбрали словцо, изобретательный Карманьоль. Именно сыграть в каторгу. Но вначале я назову ставку. Вы сирота?
— С рождения.
— У вас нет ни друзей, ни семьи, ни родины? Я дам вам и родину, и семью, и друзей. На что же вам жаловаться?
— Скажите прямо, — решительно спросил марселец. — Вы хотите послать меня в Рошфор, Брест или Тулон?
— Выбор я предоставляю вам; скажите, какое из этих трех уединенных мест вам больше нравится. Но поймите, умница Карманьоль: я отправляю вас в такую даль не за ваши
— Не понимаю, — признался провансалец, не улавливая, куда клонит г-н Жакаль.
— Сейчас объясню понятнее, горячая вы голова, Карманьоль. Вы, разумеется, знаете, как тщательно охрана следит за господами каторжниками в Бресте или Тулоне. Это надежный и весьма действенный способ сохранить порядок в исправительных заведениях такого рода.
— Понимаю, — слегка нахмурившись, сказал марселец. — Вы даете мне повышение: из шпика превращаете в «наседку»?
— Это ваши собственные слова, прозорливый Карманьоль.
— Я думаю, — погрустнел провансалец, — что вы слышали, как жестоко мстят заключенные доносчикам.
— Знаю, — подтвердил г-н Жакаль, — если эти доносчики — ослы. Договоримся так: не будьте ослом, станьте лисом.
— А сколько времени может занять это чрезвычайное поручение? — жалобно спросил Карманьоль.
— Сколько необходимо для того, чтобы заглушить шум, поднявшийся с некоторых пор вокруг вашего имени. Поверьте, что долго я без вас не протяну.
Карманьоль опустил голову и задумался. Помолчав, он спросил:
— Вы по-настоящему предлагаете? Всерьез?
— Как нельзя серьезнее, мой добрый друг, и я вам это докажу.
Господин Жакаль снова нажал кнопку потайного звонка. И опять появился Голубок.
— Проводите этого господина, — приказал г-н Жакаль полицейскому, указав на Карманьоля, — куда я вам сказал и со всеми положенными знаками внимания.
— Да ведь Голубок отведет меня в тюрьму! — вскричал несчастный Карманьоль.
— Несомненно. Ну и что? — спросил г-н Жакаль, скрестив руки и строго посмотрев пленнику в глаза.
— Ах, простите, — извинился провансалец, поняв значение этого взгляда. — Я думал, что это была шутка.
Он повернулся к Голубку, как человек, уверенный в том, что очень скоро улизнет с каторги, и сказал:
— Ведите меня!
— Этот Карманьоль слишком игрив для своего положения, — пробормотал г-н Жакаль, презрительно наблюдая за тем, как уходит марселец.
В третий раз дернув шнур звонка на камине, он снова сел в кресло. Вошедший дежурный доложил о Мотыльке и Стальном Волосе, ожидавших в коридоре своей очереди.
— Кто из них проявляет больше нетерпения? — спросил г-н Жакаль.
— Обоим не терпится войти, — отвечал секретарь.
— Тогда введите обоих.
Дежурный вышел и спустя несколько мгновений вернулся вместе с Мотыльком и Стальным Волосом.
Стальной Волос был великаном, Мотылек — карликом.
Мотылек был тщедушен и безбород; у коренастого Стального Волоса были огромные усы.
Разницу между ними подчеркивало то, что Стальной Волос был меланхоличен, как Овсюг, а Мотылек — так же жизнерадостен, как Карманьоль.