Сам

Воронов Николай Павлович

В конце концов Курнопай только тогда начал слагать документ, когда вдруг догадался, что он человек, одержимый манией одинокости, если не считать Фэйхоа и бабушку Лемуриху, следовательно, беззащитен и сам себе надежда.

23

По тому, что Курнопай знал и пережил, у него создалось впечатление о необходимости контроля за деятельностью всего правительственного аппарата сверху донизу, в особенности за деятельностью инстанций, занимающихся надзором за правильным исполнением законов, дознанием, слежением, применяющих карательные меры, а также осуществляющих правоведение и арбитраж. Нет, он не исходил из мысли, будто эти иерархии управления, законоприменения и законоохраны склонны к нарушениям и преступности куда больше, чем

рядовые граждане, владельцы фирм, контор, зрелищно-развлекательных мест, газетно-издательских трестов, адмвоспитатели школ, колледжей, университетов. Просто он понимал, каковы их способности к сокрытию и всезащищенности.

Курнопай готовил положение о державном ревизорстве, исходя из надежды, что это будет орган верховной справедливости народа Самии.

Болт Бух Грей, едва просмотрев документ, звучно произнес:

— Лапидарно!

Звучность была внеоценочная, определенная словом, которое не встречалось Курнопаю, и Курнопай ощутил где-то в подвздошье холодок провала.

— В тех, в ком души не чаешь, всегда жутко разочаровываться.

Наверно, потому, что слишком обнадежился в прочности своего положения, Курнопай обомлел от страха. Сейчас Болт Бух Грей скажет, что умственный уровень, продемонстрированный им, не имеет ничего общего с государственным видением.

— Разочарование в обожаемой личности равнозначно страшнейшей утрате. Что я говорю? Оно равнозначно параноической депрессии.

Тревога вылилась у Курнопая в лепет оправдания, чего с ним не случалось с детства.

— Я… посоветоваться… Без опыта…

— Помолчи. Ты кратко изложил задачи ревизорства. Не поддается немедленному осознанию твой грандиознейший замах просматривать деятельность прокуратуры, министерств юстиции, внутренних дел. Курнопа-Курнопай, однако, сложнейшее прочтение предлагается. Первый слой: разрушение коррупции. Еще Главправ собирался перетрясти прокуратуру. Погрязла во взяточничестве и взаимодействует с мафиями — от сфер торговых, учебных, медицинских до зрелищно-игорных, телевизионно-газетных, дипломатических. Я уже учел тот отвратительный опыт. Мой державный прокурор не участвует в назначении послов, ректоров, администраторов ипподромов, президентов советов корпораций. Их я назначаю. Не подозревая о кощунственной взаимосвязи сил порядка и преступления, ты гениально догадался. Итак, ты будешь ревизовать контроль, надзирать надзор, выявлять нарушителей выявлений. Господствовать над господством! Не страшишься?

— Я? Господствовать? Не-э.

— Не рассудком. Сердцем. О, рассудком тоже.

— И вовсе не было…

— Спонтанно. Неподозреваемо.

— Уверен — нет.

— Эк напор к господству. Вспомни день посвящения.

— Мальчишеское.

— Имеется закон сохранения человеческих свойств: что проклевывалось еще в младенчестве, то и остается. Интересоваться надо генетикой, вопросами психологии личности. Не в укор сказал, что ты спонтанно готов господствовать над господством.

— И все же контроль — не господство, а удержание в рамках закона, в пределах справедливости, присущих великому САМОМУ, нашему народу, вам.

— Поймешь, что заблуждался. Весьма скоро. Почему я поставил именно тебя во главе державного ревизорства? Ты предрасположен властвовать, причем властвовать над властвующими, что гораздо сложней, чем властвовать над массами. Чего я желаю? Дабы ты строго соблюдал границу между моей властью и твоей, дабы ты сработался с лидерами верховной власти, дабы ты не подыгрывал массам в их неправомочных требованиях к аппарату господства, в том числе — частнособственнического. Уверен, что ты это уже учел. И последнее: как ты не будешь контролировать религии вообще и сексрелигию в частности, так ты не будешь контролировать прессу, телевидение, органы разведки, службу пресечения антидержавного экстремизма. Все это конкретизировано в инструкции, разработанной мною в помощь тебе, мой преданный любимец.

Болт Бух Грей взял из сейфа книжку-малютку. Свежий лоск ее серых, с проголубью створок, закрытых,

как портмоне на шишчатые застежки, приманивал взгляд мерцаньем золота. Растепленное удовольствием, только что отлито-строгое, лицо Болт Бух Грея заставило Курнопая положить на воздух в восторженном нетерпении руку вверх ладонью. Малютка занимала половину ладони. Ее золотое мерцанье застыло совой, вцепившейся когтями в рукоятку меча.

Ниже было оттиснуто изречение: «Мудрость и возмездие уравновешивают страсти людей и обществ». Еще ниже, крупней, глубже выдавленные в коже, сияли три буквы: Б. Б. Г.

На титульном листе, под заглавием «Инструкция», воспроизводился точечный рисунок. В нем прибрезжилось Курнопаю что-то знакомое, но давнее. Он еще не пытался восстановить, почему из его отсюданачал прокладываться мостик в прошлое, как память высветила покои Фэйхоа в день посвящения.

Лампионы. Шуршат и сверкают трассы возбужденной ртути. Тень на экране, дробливая, прядающая, смыкающаяся в лик, задумчиво склоненный над равниной тьмы, похожей на толпу, бредущую в ночи. («Дети света, неужели мы бредем во тьме даже под солнцем?») Фэйхоа зажигает ароматические палочки, вставленные в колчаны серебряных амуров. Прикрепленные к цепочкам, тонким до незаметности, амуры парят в сизом воздухе, будто бы ищут цель для стрел, оперенье которых вместе с натянутой тетивой зажато в проказливых пальчиках. С пластин зеркального складня целят в Фэйхоа привинченные к стеклу купидоны. Фэйхоа сбрасывает на купидонов тонкие одеяния, сквозь дымовую пряжу ароматических палочек кажется, что она изгибается, точно змея найа найа найа. Запечатлевшееся тогда, захотелось Курнопаю поправить, но прошлое, обычно переделываемое людьми, уже кое в чем изменилось в его памяти. Он только и подумал, досадуя на кажущуюся неизменяемость прошлого, что, похоже, воспитанниц питомника учили завораживающей гибкости тела по движениям императорских кобр? В этот миг наконец-то тисненый рисунок в три человеческих фигуры увязался в воображении Курнопая с тем, что происходило в покоях Фэйхоа и о чем она рассказывала ему в день посвящения.

Главправ Черный Лебедь отослал евнухов и рубанул ладонью воздух перед Фэйхоа, будто бы рассек незримо одежды, и она обнажилась невольно, но мигом очнулась, заметив в проеме двери широкогубую полинезийку Юлу. Юла подбежала, готовная, присела возле их ног на корточки. Лицо запрокинуто, глаза словно наполнились черной тушью — неотвратимость, ужатые губы, беззащитна. На песчанике Черной Пагоды, как и на книжной гравюре, воспроизводящей скульптуру, все трое: он, она, служанка, нет, жрица, юны. Она им на помощь, неопытным и стыдливым, жрица. А Главправ, немощный наслажденец, приспособилк себе это знание. Но для чего на титуле инструкции по державному ревизорству три этих фигуры?

— Спрашивай, — патетически сказал Болт Бух Грей. Загадка иносказания была известна лишь ему.

— А нужен ли здесь сексрелигиозный символ?

— Сосредоточивши ум, пробуришься к смысловому ядру.

— Вы полностью вывели религии из-под контроля нашего ведомства, отсюда…

— Твоего ведомства, первое. Во-вторых, данная аллюзия носит трехэтажный характер: он — это я, священный автократ, она — держава, предсидящая у их ног — средства возбуждения, к примеру, цель, слова, прибыль, благодарение потомков.

— Но… держава — это сразу правительство и народ, и его земля и государство, и частные владенья, и промфирмы…

— Прешь в законники. Отдаю должное себе: прозорливец! Именно личность с хваткой бешеного законника должна возглавлять ревизорство. Что же касается твоего намека, будто я как правитель вхожу в смысловой объем понятия «держава», в данном ракурсе ты продемонстрировал косность. Перепоручение САМИМ мне, его потомку, всей полноты власти сделало меня фигурой над.Нет никого и ничего над кем и над чем бы я не возвышался. Я — лицо наддержавное, надконституционное, надрелигиозное и кое в чем надпланетарное.