Сам
Шрифт:
И пришло счастье, и не сопровождалось опасностями, заключенными в них самих, да и небо, океан, горы сохранили к ним доброжелательство, и совершилось то, чего они ждали, и возрадовалась бабушка Лемуриха, и до клекота заходящимся голосом оповестила священного автократа и Каску, и плакала с деревенским причетом в своем генеральском кабинете, убедившись в том, что праздника не будет ни во дворце, ни на телестудии. Комендатура правительственных апартаментов не предусмотрела для Курнопая и Фэйхоа жилое помещение, вот почему бабушка Лемуриха не рискнула поселить молодоженов у себя: сняла им квартирку в районе, облюбованном гражданами третьего слоя — так назывались, по негласному делению, введенному Болт Бух Греем, чиновники административных учреждений,
Чтобы не прогневить Болт Бух Грея, бабушка Лемуриха прямо с вертодрома отправила Курнопая во дворец, а Фэйхоа повезла в район третьего слоя. Правда, прежде чем отправить внука, она известила его о целом ряде принципиальных нововведений. Дворец, имевший заборчик для блезира, охвачен высокой оградой чугунного литья, обеспеченной самой чуткой электронной сигнализацией; во дворце священный автократ оставил жить только Каску с детьми, своего помощника и начальника личной охраны; Кива Ава Чел, хоть она и единственная законная жена Болт Бух Грея и державная советчица, помещена в отдельный особняк, куда он будет наведываться без предварительной договоренности; на том месте, где раньше были турникеты охранной вахты, построили триумфальные ворота, через которые проходят после пункта проверки на лояльность.
Укорив Курнопая за то, что он, как и Ковылко, несуразный артачник, бабушка Лемуриха умоляющим жестом ввела раковину ладоней в междугрудье.
— Гордость моя Курнопа, не перечь совету. Еще главнопроверяющий не наденет на твою дурью башку телепатическую корону, ты примись твердить: «Я не сомневаюсь сызмала в САМОМ. Я боготворю священного автократа Болт Бух Грея, его теорию, практическое руководство. Я ненавистник перемен, опричь воле САМОГО и великого потомка САМОГО». Наденет корону, то же тверди, покуда не сымет. Тогда допустят к Болт Бух Грею. Милость без никаких сложностей отломится. Под меня роют интриганы. Он стал коситься. Кабы не понизил. Каску просила уластить нашего свящавта, так она и слышать не желает. Он, мол, сам обо всем принимает решения. Найдет нужным — и понизит. Не помешалась ли, а? Дочь, родная, со мной, этаким манером. Всем курбетам курбет. Ужо коли б она играла на скачках, я б… не взлети она выше неба, отреклась бы от нее. Огомия твердолобым сделает. Поддается. Испокон веку ни у кого из пращуров у нас не было в генах фанатизма. Экий зверский фанатизм. За родную мать и то заступиться не хочет. Тверди, ради бога. Лояльность священному автократу, христианство и сексрелигия на самом передке политики. При Главправе патриотизм был всего главней. Главправ прощал, коли о нем плохое мнение возводили. И вовсе не прощал, ежели про отчизну нехорошо высказывались.
— Ба, твое внушение я воспринял.
— Старайся у Болт Бух Грея помалкивать. Все сам скажет. Спрашивает об чем, ты начни мямлить. Сам за тебя ответит.
— САМ?
— Сам правитель Бэ Бэ Гэ.
— Нет, ба.
— «Ба», «ба». Маленьким не бакал. Бабкал. От твоего артачения у меня печенка переворачивается, не токмо душа.
Понурое лицо Курнопая заставило Фэйхоа приластиться к бабушке Лемурихе, чтобы она не допекала внука, а он, готовый вздыбиться, пообещал держаться как надо.
Главнопроверяющий надел на Курнопая телепатическую корону. Курнопай твердил. Вспыхнуло зеленое табло, не гасло четверть часа.
— Ты, Курнопа-Курнопай, любимец великого САМОГО, славного народа Самии, бывший любимчик Болт Бух Грея, ты лоялен до чертиков! — патетически произнес главнопроверяющий.
— Вы, господин главнопроверяющий, не ошиблись?
— Лоялен до чертиков, как пить дать!
— Сдается, был я только любимчиком главсержа-держправа. Благодаря его покровительству для пущей важности вами упоминался САМ и народ Самии.
— Дело посложней. САМ любит в своей стране всех вместе и по отдельности. Мы — духовные дети САМОГО. Что касаемо народа — загвоздка. Народ — разношерстная стихия, стало быть, под одну гребенку его любовь стричь нельзя. Если он любит, то за практические дела. Кота в мешке, сколько бы ни долдонил о нем официоз, не полюбят. Вирусом преклонения он в состоянии заразиться, обманывается мнимыми заслугами, но как заражается, как обманывается,
Приветливость главнопроверяющего была неотделима от ликования, которое он не собирался сдерживать. По инструкции так не поведешь себя. Впрочем, Ганс-то Магмейстер учит. И все-таки на торжественной образине кадрового военного, что Курнопай определил по кованно-твердому фюзеляжу головы, не выкрутилосьбы сразу три ямки: на щеках и подбородке, если бы главнопроверяющий был «заряжен на игру». В таком случае, почему он рискует? На пункте проверки не может не быть подслушивающих устройств. Или не перевелись еще армейцы, кому откровенность дороже карьеры? Почему же тогда бабушка Лемуриха умолчала о вчерашних митингах? Неужели и она способна из-за идеи, по примеру матери, отступиться от него? Нет, мать отступилась из-за идеи, бабушка ради власти. Эх, отстал он от цивилизации: пользуется мерками феодальной семьи, а то и общинно-родовой. Погоди-ка, не есть ли поведение главнопроверяющего (телепатическая корона — начало) основная часть проверки на лояльность? Промах, конечно, допустил, и не один. Не нужно было признавать, что перестал ходить в любимчиках Болт Бух Грея; тем более не нужно было выражать согласие, будто бы именно ты предотвратил (а Чернозуб? а Фэйхоа?) кровопролитие и поломал внутреннюю политику Сержантитета. В подобной ситуации молчание надежней плетения словес.
У океана Курнопай успокоился, склонив себя вослед за Фэйхоа к отвержению путей тщеславия. Большинство людей Земли избирают судебную дорогу, где не возникает ни самолюбивых надежд, ни чувства избранности. Из армии он хотел отпроситься, хотя предстояла пятилетняя послеучилищная служба, и определить, чем займется, на бирже по трудоустройству. Встреча с бабушкой Лемурихой на вертодроме сбивала с панталыку, пусть он и не строил мечтательных предположений. Проверка на лояльность все же как бы закрепляла вероятность скидкина его характер, если он в чем-то провинился или чего-то недопонимает. Ведь Болт Бух Грей помиловал соратников-предателей. Неужто не проявит благосклонности к своему, наряду с Фэйхоа, спасителю?
Вносил небезнадежное осложнение разговор с главнопроверяющим. Но тут бы у кого-нибудь выведать, митинговала ли вчера столица?
Старик сутулый, трущий скособоченными каблуками о гранит, поливал из брандспойта кипарис. Наконечник красной меди сиял ослепительно. Вода, пропарываясь сквозь голубую крону, словно бы высвечивала лохмотья коры на алом стволе. Неожиданная перекличка древесной лощеной алости с потухающей алостью кителя остановила Курнопая. Китель-то маршальский, хотя и обвисший, залатанный, покрытый небрежной штопкой. Вот тебе курьез! Во всех инструкциях о правильном ношении армейской формы имелось примечание, которым налагался запрет, введенный державным судом еще со времен королей, на использование маршальской формы людьми иных званий. Нарушение запрета каралось годом одиночного заключения или каторги.
Брюки на старике были тоже маршальские, потемневшие от земли и нерадивой стирки. Курнопай определил это по зигзаговидным златошитым лампасам. Золотые нити потерлись, однако продолжали крепко удерживаться во фландрском сукне, вытканном, как подчеркивалось в инструкции, по непревзойденным образцам средневековой технологии.
Приглядывался к старику. Волосы, точно пена океанского вала. Линия наклонного лба, сделав легкую западающую петлю, прямо продолжалась линией носа. Торчливые усы. Эспаньолка. Плечи старика мелко вибрировали. В ботинках, едва он переступал, раздавался писк, похожий на дельфиний, из-за попавшей в них воды.