Самая черная птица
Шрифт:
Ольга непроизвольно съежилась.
— Бедняжке не повезло, и она не выжила после процедуры по прерыванию беременности, — продолжал Хейс. — Сэмюэл Кольт, пытаясь скрыть обстоятельства этой смерти, увез тело жертвы, воспользовавшись помощью миссис Лосс и ее сыновей. Труп бросили в реку в надежде, что его никогда не найдут.
— Боже мой, папа, может ли это быть правдой?
— Это еще не все, Ольга. Негодяй не только убил ни в чем не повинную девушку, но, боюсь, он также организовал убийство Эдгара По.
— Что? Как? Ты уверен в справедливости подобного обвинения?
— К несчастью, да.
— Но почему Эдгар? Зачем полковнику убивать его? Бедняга наконец-то достиг всего, чего желал. Добился
— Слишком поздно. Судьба поэта уже была предопределена, когда он отправился к старшему Кольту с книгой стихов Джона, надеясь получить деньги, которые помогли бы смягчить Мадди и отбить Фанни Осгуд у мужа.
— Папа, я беспокоюсь. Ты говорил с этим человеком? С этим чудовищем?
— Да. На этой неделе, когда король оружия подарил мне свои револьверы. Однако только сейчас я разгадал все его преступления. Нужно будет предъявить серьезные доказательства, одних рассуждений недостаточно. Мы с тобой живем не на улице Морг, а я не шевалье.
— Довольно! Я больше не могу, папа. Разумно ли было бросать вызов столь могущественному негодяю? — Краска сошла с лица Ольги. — Мне ни к чему готовить тебе обед, — сказала она без выражения. И отправилась на кухню.
Хейс запротестовал, но дочь настояла на том, что ему нужно поесть, дабы укрепить силы и здоровье. Она стала рыться в кладовке в поисках нужных продуктов.
— Папа, — проговорила девушка надтреснутым голосом. — Я сбегаю к зеленщику. Скоро вернусь.
Перед уходом Ольга налила детективу бренди. Сама тоже выпила немного.
— Тебе нужно поддерживать в себе силы, — сказала Ольга отцу, ставя последний для них обоих арманьяк на низкий столик, поверх «Геральд» Беннетта. Того самого, в котором был напечатан гадкий некролог за подписью «Людвиг».
Когда она ушла, констебль взял стакан, с удовольствием вдыхая едкий запах напитка. Потом взглянул на последнюю строку грязной статьи преподобного Грисвольда, неестественно увеличенную гранями стакана:
«После бурной лихорадки жизни он спит спокойно».
Сыщик услышал, как дверь кухни открылась и снова закрылась: Ольга ушла. Она повернула налево по Лиспенард-стрит и двинулась дальше по тротуару.
На углу находилась лавка зеленщика, в окне которой беспрестанно щебетали английские зяблики.
Девушка решила купить петуха, подвешенного за лапы в витрине магазина, немного картофеля с Лонг-Айленда, луковицу, оранжевой моркови и зеленого сельдерея, чтобы сварить из всего этого питательный суп для отца.
Когда дочь констебля шла по Бродвею, навстречу попались пятеро молодых парней: они шли в ряд и столкнули ее с тротуара. Грубые, с каменными лицами, они не обратили на такую мелочь внимания и свернули к Лиспенард-стрит.
На одном из этих типов красовался ослепительно белый костюм, очень изящный, разве что немного запачканный на коленях, локтях и воротнике. Второй сильно хромал, волоча по земле ногу с вывернутой наружу ступней.
Третий сплюнул на тротуар смачный, коричневый сгусток через дырку на месте четырех передних зубов. Четвертый размахивал мускулистыми руками с кулаками величиной с окорок. Пятый был строен и хорошо сложен, его слабый подбородок украшал темный пушок вместо настоящей бороды. Тот, кто знал мать юноши, миссис Лосс, сказал бы, что сын очень на нее похож. Головы всех пятерых покрывали поношенные и грязные мягкие шапки.
Ольга Хейс не могла знать, куда и зачем они идут — Томми Коулман, Щебетун Тухи, Курносый О'Пью, Боффо Сбитый Кулак и Чарли Калленбарак. Когда компания прошла мимо, девушка украдкой взглянула ей вслед, после чего продолжила свой путь в лавку зеленщика.
Угол наклона спинки кресла Кольта был подобран
У его локтя лежал «Сартейнс», раскрытый на странице, где было напечатано стихотворение Эдгара По.
Звон, звон, звон Под стенящий, под гудящий похоронный звон. [37]37
Перевод В. Брюсова.
Последние опубликованные слова поэта, его печальная лебединая песнь.
Ах, невольно! Ах, невольно! Кто под башней колокольной Одиноко тянет дни, Слишком в страхе, чтоб сказать. Может лишь кричать, кричать, Колокол, бросая вон Под рыданья, стоны, звон, Гулко пляшет в ритме верном…Он начинает раскачиваться в кресле и слышит, как дверь кухни открывается снаружи и тихо закрывается.
Звон, звон, звон…Джейкоб Хейс, главный констебль огромного и великого города Нью-Йорка, тянется к револьверам Кольта, лежащим на буфете, — на их смазанных маслом стволах из вороненой стали выгравирована его собственная величавая фигура. Сыщик знает, что его дочь не могла вернуться домой так рано.
Навсегда — колокола.Послесловие
38
Перевод К. Бальмонта.