Самая счастливая, или Дом на небе (сборник)
Шрифт:
— Здесь живет Петька. Он противный. Дерется. В прошлом году у него жила больная ворона. Она всех передразнивала. Услышит лай собаки, пытается лаять. Могла мяукать, как кошка. И даже тарахтела, как трактор. Потом ворона поправилась и улетела.
Ленка тренькала звонком, рассказывала о своих сверстниках и о животных, которых они имеют. Ей казалось, что это самое интересное в деревне. Мне тоже так казалось.
Пока мы с Ленкой находились в магазине, Машка снаружи не отрываясь смотрела на дверь; иногда с невероятной осторожностью взбиралась на крыльцо и принюхивалась. Сложив продукты в рюкзак, я хотел было купить Ленке конфет «подушечек», но она глубоко вздохнула, ее звонок как-то грустно тренькнул
— Мне нельзя. Дедушка не разрешает.
— Почему? Зубы болят?
— Не-е… У Вовки диабет. Есть такая болезнь, знаешь? Ну, и мне может перейти. Сладкое есть нельзя… Вовка сам себе делает уколы. Он уже взрослый, в седьмом классе учится…
Ленка смолкла, но искоса взглянула на конфеты и потянула меня за рукав.
— Одну конфету купи. Одну можно. Но дедушке не говори, рассердится.
— А почему Вовка не отдыхает на хуторе? — спросил я у Ленки, когда мы вышли из сельмага.
— Он летом подрабатывает почтальоном. Разносит письма по деревням. С ним ходит Тузик. Он тоже умный. Не такой, как Машка, но все же, — Ленкин звонок снова во всю названивал, весело, задорно.
— А где лучше: на хуторе или в поселке?
— Не знаю, — нерешительно протянула Ленка. — В поселке у меня подружки и… аквариум. Наш кот Васька любит сидеть у аквариума. Считает, сколько рыбок поплыли в одну сторону, сколько в другую… Васька старый, спит с грелкой. Я ему на ночь кладу. Он злится, когда она остывает, теребит лапой, урчит…
С каждым Ленкиным сообщением, я чувствовал, что умнею на целую голову.
— А у соседей есть теленок и поросенок, — продолжала Ленка. — У поросенка один глаз голубой, другой зеленый. Поросенок играет с теленком, прыгает на него, как собака, повизгивает… А в поселке в Волге купаются коровы. И мы тоже купаемся. Но у дедушки купаться лучше.
— У дедушки вообще лучше, — подхватил я. — Лучше, чем в поселке и намного лучше, чем в городе. А ты просто молодец, столько мне интересного рассказала!
— Хочешь, я подарю тебе звонок? — вдруг спросила Ленка.
— Нет. Это слишком дорогой подарок, его я не возьму. К тому же, твои рассказы — лучший подарок. Когда вернусь в город, обязательно все запишу — получится целая повесть. Знаешь, как ее назову? «Рассказы девчонки со звонком!».
Еще в начале отпуска я твердо решил пожить на реке в разных местах, не важно где — куда занесет судьба; хотел доказать самому себе, что не пропаду в любых условиях — именно поэтому через неделю я распрощался со Степанычем и Ленкой.
Ниже по течению реки, недалеко от рыбачьего поселка жил резко индивидуальный человек — Николай. У него была хрустальная мечта — освоить всю Волгу, то есть, пожить на всем протяжении реки (само собой, его мечта по своему масштабу значительно превосходила мой план — пожить в нескольких местах). Я был уверен — слишком прекрасные мечты всегда нереальны, несбыточны, а фантастические планы строят только авантюристы, но моя уверенность оказалась ошибочной.
О Николае я узнал от Степаныча и заочно так загорелся познакомиться с этим человеком, что отправился на его поиски. На «большаке» поймал грузовик и прикатил в поселок.
— Чудик, слабосильный философ-самоучка! — отозвались рыбаки о Николае. — У него шило в одном месте. Жил припеваючи в десяти километрах вверх по реке. Место было добротное, участок освоен, все четко выстроено, приличный огород, сад — чего ему не жилось? Так нет, разобрал избу, сплавил сюда.
— Как сплавил? — переспросил я.
— А так. Как плот. И весь скарб на плоту, и жена и сын, и дочь, и кот ихний — умора! Как цыгане… Теперь обустраивается, поднимает целину — и чего ради?
Чудак Николай еще сильнее распалил мое любопытство — оно стало прямо-таки зоологическим. С этим зоологическим любопытством я и отправился
Меня встретил высокий загорелый мужчина, с энергичными движениями — на вид лет тридцать с небольшим. Поражали его глаза — в них виднелась целеустремленность и свободомыслие. Это был волнующий момент, я сразу понял — передо мной необыкновенный человек.
— …Все так, — сказал Николай, когда мы сели покурить на недостроенной террасе, среди желтых тыкв, и я спросил: «Правда ли, что он сплавил свой дом?».
— Все так, — повторил он. — Я больше трех-четырех лет не могу жить на одном месте. У меня, понимаешь ли, страсть к переменам в крови. Смотри, что получается: люди всю жизнь живут на одном месте, окопаются, как кроты, и ничего не видят вокруг. А мир-то большой, понимаешь?! Ну, обжился ты на одном месте, ну поднакопил барахла, а что дальше? Сидеть и по телеку смотреть чужую жизнь?! Мне, понимаешь ли, нужны живые впечатления… Я не могу без дела. Люблю строить, и без хвастовства скажу, понимаю толк в строительстве. Вот к избе террасу ставлю, на прежнем месте было лишь крыльцо… Еще пару годков здесь покантуюсь, участок освою и разберу избу… Махну вниз по реке. Говорят, там привольней… И работы на новом месте всегда вдоволь… Понимаешь ли, когда всю жизнь живешь на одном месте, тебя подстерегает подводный камень — спокойная жизнь человека разъедает, как ржавчина.
— Понимаю тебя, мне сродни твои горячие мысли, — сказал я совершенно искренне, поскольку и сам в то лето был бродягой. — Мне нравится эта твоя особенность, твой образ жизни, но ведь у тебя семья. Им каково?
— У нас спетая команда, — усмехнулся Николай. — Моим ребятам и в одной школе учиться надоедает. Выбьются в отличники и говорят: «Скучно. В другую бы школу!». Вот так вот. Моя кровь — страсть к переменам… И сын не зря со мной живет, — Николай кивнул на подростка, который с надлежащим старанием тесал сосновый брус. — Он ведь от первой жены. Мог бы жить с матерью, но вот видишь, со мной, — Николай довольный потянулся. — А жена? Жена во всем меня поддерживает, иначе не прожил бы с ней восемь лет… Сейчас она с дочерью в поселке у родственников… Скажу тебе, я здесь бронзовую свадьбу отгрохал. С первой женой прожил семь лет и со второй уже восемь. Так то! В итоге женат пятнадцать…
— Суммарная бронзовая свадьба, — нашелся я.
— Точно, — усмехнулся Николай. — И бронзовая, и стеклянная, и деревянная, и ситцевая, какая хочешь…
Неожиданно пошел тяжелый дождь и Николай крикнул сыну:
— Убирай инструмент!
А мне махнул:
— Пошли в избу, уже ушица поспела…
В доме, расставляя на столе посуду, Николай ухмылялся и все больше подтверждал прозвище философа:
— Злые языки, разные недоброжелатели всякое обо мне говорят, но это от зависти. Некоторые люди ведь не только свои участки огораживают, но и мыслят ограниченно, понимаешь?.. А некоторые обогащаются — противно смотреть! В поселке есть один предприниматель — сдает туристам для охраны палаток своего пса. За плату. И лодку, и сарай сдает… Другой, тоже за плату, показывает грибные и ягодные места. Вот до чего люди дошли! Скоро дорогу будут показывать за деньги… Теперь понимаешь, почему я для них белая ворона?
— Как не понять. Но, наверняка, стяжателей не так уж много.
— Полно!.. Ясное дело, и нормальные есть, так те и относятся ко мне уважительно. Тоже завидуют, но по-хорошему; завидуют, что я легкий на подъем, — Николай снова усмехнулся (его усмешки и ухмылки были полны значения). — Непостоянство нормальная вещь. В природе все непостоянно, все меняется, как река… И в разных истинах надо сомневаться — это ведет к новым открытиям. А тот, кто ни в чем не сомневается, попросту дурак, — Николай в очередной раз усмехнулся, хмыкнул и подал мне деревянную ложку.