Самая сладкая ложь
Шрифт:
Он не только не выглядел, он и ощущал себя на несколько лет старше. Сейчас же он чувствовал себя так, будто ему даже не за сорок, а за пятьдесят. Что он сделал за свои неполные тридцать пять? Что-то не для себя, а для других? Боролся за правду, которой не существует, пусть он и верил в праведность своих намерений? Разбил сердце Нурит? Потерял женщину, которую любил? Отпустил жену, которая была для него и воздухом, и водой, и всем остальным, необходимым для существования? Чего стоят личные достижения, если при этом человек не меняет мир, не меняет окружающих его людей? Разве он приходит
Константин присел на подоконник приоткрытого окна и достал из воротника иглу. В ярком свете лампы она тускло блеснула. Подумать только: одна царапина — и человека уже нет в живых. Как легко отобрать у человека жизнь, как все это хрупко и жалко. Что бы мы ни делали, когда-нибудь мы все умрем. И сколько бы мы ни рассуждали о смысле жизни, в конце рассуждения станут пустым звуком.
Игла, которую он держали за тупой конец, теперь находилась между большим и средним пальцами. Сколько нужно для того, чтобы ее согреть? Несколько секунд? Хорошо, пусть будет несколько секунд. Несколько секунд — это очередная человеческая выдумка. Изобрести время. Выдумать вечность. Убедить себя в том, что мы не такие ничтожества, какими на самом деле являемся. Да, впрочем, не все ли равно? Это несколько секунд. Какой-то отрезок выдуманного людьми времени, которое, конечно же, отличается от времени настоящего.
Константин перевел взгляд на лежавшие на ковре письма и заметил что-то, чего раньше не видел. Это было что-то цветное, совершенно не напоминавшее письмо. Он поднялся и, присев рядом с кучкой писем, поднял с ковра фото. Это было фото Марики, сделанное в том самом лесу, где они когда-то нашли чудесную поляну. Константин встал, отряхивая брюки, и посмотрел на фото, поднеся его ближе к лампе. Марика, одетая в джинсы и простую рубашку, с большими солнцезащитными очками на носу и распущенными волосами, которые трепал ветер, смеялась и грозила пальцем фотографу. Ну конечно, это он сам фотографировал ее. И это он попросил ее распустить волосы, а она сказала: «Ты сам будешь расчесывать их, если они запутаются!». И именно поэтому грозила ему пальцем.
Константин повернулся и оглядел письменный стол — там, на углу, рядом со стопкой книг, лежал отключенный сотовый телефон. Набрать ее номер сейчас? После того, как прошло семь лет? Что ей сказать? Соскучился? Позвонил просто так? Захотел услышать?
На загоревшемся экране спустя несколько секунд появились уведомления о сообщениях и пропущенных звонках. Боаз, Гилад, Нурит, Эван, Констанция. Константин медлил, переводя взгляд с иглы на аппарат. Уже поздно, она, конечно же, спит. Или же она занята чем-то другим, и уж точно не следует мешать. Это будет звонок в неизвестность. Может, она уже давно замужем, у нее есть дети, и она наконец-то нашла свое счастье. Что же.
После пары звонков женский голос на другом конце провода ответил:
— Слушаю?
— Добрый вечер, — сказал Константин. — Надеюсь, я тебя не разбудил?
— Добрый вечер и вам, сэр, — ответила женщина вежливо. — Нет, вы меня не разбудили. С кем я говорю?
— Почему-то я был уверен, что ты меня не узнаешь.
Женщина замолчала. Пауза продолжалась несколько секунд, после чего она осторожно предположила:
— Константин?
— Ты все же меня узнала. И это хорошо.
— Да, прости, я… давно тебя не слышала. У тебя изменился голос. И номер. — Голос у женщины был по-прежнему напряженным и немного озабоченным. — Я могу поинтересоваться, зачем ты позвонил?
— Конечно. Но я вряд ли смогу дать конкретный ответ на этот вопрос. А в то, что мне хотелось тебя услышать, ты не поверишь.
Женщина сделала очередную паузу.
— Даже не знаю, что сказать. Ты звонишь мне спустя семь лет после того, как мы виделись в последний раз, и говоришь, что хочешь меня услышать…
— Я подумал о тебе и решил, что было бы неплохо поинтересоваться, как у тебя дела. Но после семи лет молчания на такие темы по телефону беседовать не очень удобно. Мы могли бы поужинать. Если ты, конечно, не против.
— Нет, я не против. Завтрашний вечер тебя устроит? Часов в семь?
— Вполне.
— У тебя… что-то случилось? — спросила она после короткой паузы.
— Я просто пригласил на ужин свою бывшую жену. У тебя есть талант, Марика — находить между строк что-то, чего там нет.
— Да, но этот талант не идет ни в какое сравнение с твоими многочисленными талантами. Надеюсь, сейчас рядом с тобой такая женщина, которая удачно оттеняет их. А теперь я пойду спать. Я рано встаю — работа.
Константин вернул телефон на стол, поднялся и подошел к открытому окну. Только сейчас он обратил внимание на иглу, которую до сих пор держал в руках. Игла мутно поблескивала в неярком свете лампы и теперь, разумеется, была смертельной. Константин присел на подоконник и посмотрел на ночной сад.
— Мне до сих пор нравится твоя ложь, — сказал он, обращаясь к невидимому собеседнику, и переломил иглу пополам.
… Увлеченная вязанием Берта не сразу заметила хозяина дома, но, увидев его, поспешно поднялась. Она приблизилась к нему и взяла за руки.
— Слава Богу, сэр, — сказала она. — Слава Богу!
Он обнял ее за плечи.
— Не волнуйтесь. Вы же знаете, что я могу пережить все.
— Если бы я знала, то не волновалась бы!
— Не стоит делать из этого мелодраму. Давайте лучше выпьем чаю.
Берта отстранилась и возмущенно посмотрела на него.
— Чаю? Вы не прикасались к еде три дня!
— Только не это! Вы смотрели на часы?
— Никакого чая, — упрямо заявила Берта. — Если хотите, я присоединюсь к вам. Но никакого чая до тех пор, пока вы не поедите как следует!
Константин вздохнул и поднял руки.
— Хорошо. Но потом не говорите мне, что в моей бессоннице виноват я сам.