Самая старшая
Шрифт:
Сестра кинулась к ней, обняла, добрая душа.
– Я не уйду. Не уйду. Не плачьте. Маша, можно, я останусь?
Я не знала, как правильнее поступить, но умоляющие глазки Лизы сделали своё дело.
– Совсем без дела, конечно, не нужно сидеть, но меру знай! – пробурчала, соглашаясь.
– В другой раз не знаю, что сделаю, если мне расскажут, что тебе тяжело жить! И не важно, тут или у Кузи, когда ты за него замуж выйдешь! Помните это!
От Лизы мы с Сашей и Степаном пошли прямиком в дом Фёдора. Мой боевой запал гнал на подвиги – в драку. В груди пекло.
– Мне очень хочется посмотреть на швейную машину,
– Маша? Но тебя же маги… Оттуда никогда… Я согласен жениться. – ронял бессвязные фразы царевич.
Я смотрела на него и понимала, что ушло всё… Федя - моя первая любовь… Мои первые отношения с парнем, пожалуй, за две жизни. Грусть и щемящее сожаление о чём-то погасило огонь в груди, будто водой залило. Остались только грязь и пепел…
– Значит так, Фёдор. Признаю, что работу по созданию швейной машины проделал ты, но идея была моя. Поэтому предупреждаю, реши дело, по совести. Я маг. Я найду способ проверить и доказать.
Глава 32
Я возвращалась обратно с чувством выполненного долга. Пусть немного успела за один день, но, я знала, что сделала всё, что смогла. И на душе стало спокойно: всё же, Кузнецовы не пропали без меня, держались вместе, купили дом, организовали своё дело. Надеюсь, квашенная и маринованная капуста приживутся в этом мире, и это тоже поможет им жить лучше. Возможно, девочки будут квасить, мариновать и поставлять готовый продукт трактиры и харчевни… В любом случае, я могу теперь с чистой совестью сосредоточиться на вступительных экзаменах в магическую академию. Чему там, интересно, они смогут меня научить? Как приборы заряжать я и без них сообразила…
Где-то в городе шумел праздник Первого Дня Зимы. Жаль, я так и не узнала его традиций и особенностей. Уже стемнело. В тёмно-синем морозном небе догорали огни магического фейерверка. «Чёрные плащи» спешили к магической лавке со стороны центра города, только я шла с противоположной стороны, от нашего дома. Попросила своих даже не выходить из дома, чтобы проводить меня, опасаясь неосторожным словом или движением вызвать подозрения других магов.
Я уже думала – всё, полный успех! Но… Поймали меня на выходе из портала. Ментор лично, кипя от возмущения, навесил на мои запястья антизекеритовые кандалы и приказал онемевшему от удивления Георгу отвести и запереть меня в карцере на трое суток.
Окружающие посматривали на меня с укором и… сочувствием, при этом, вели себя, как тараканы на кухне, прячась во все щели, едва разгневанный ментор поворачивался в их сторону, не желая попасть ему под горячую руку.
Георг вёл меня в подвал, обхватив рукой за предплечье. Ошарашенное выражение не сходило с его лица всю дорогу. Он никак не мог принять тот факт, что уходил и возвращался в Каменск вместе со мной. Видимо, у него в голове не укладывалось, что я была в людском городе без магического присмотра, и неизвестно с кем и чем занималась целый день! Последние два столетия ещё ни один одарённый не возвращался к людям после того, как маги забирали его на остров.
Молодой маг не сказал мне и слова. Впрочем, я ему – тоже. Дверь знакомого карцера захлопнулась за моей спиной с оглушительным грохотом.
Браслеты душили моё, и так уставшее, волшебство в груди. От перенесённого
Я свернулась клубочком на пахнущем пылью и сыростью голом матрасе. Поджав ноги, почти к груди, накрылась плащом с головой и устало уплыла в сон. В целом, я осталась довольна своей вылазкой. А карцер и антимагические кандалы… переживу. Ни о чём не жалею.
Ох! Как же трудно пришлось! На второй день в карцере у меня напрочь пропал аппетит, а на третий - вообще, любые желания и стремления. Проклятые блокираторы, казалось, не магию во мне убивали, а саму жизнь. Время в подвале текло так незаметно, будто, вовсе стояло на месте. Минутная стрелка на моих часах передвигалась настолько медленно, что я диву давалась: почему мне раньше всегда казалось, что время бежит?
Первые сутки карцера были неприятны, но я неплохо перенесла эти часы. А вот вторые… Сначала мне стало мучительно плохо, захотелось плакать. Да, я, честно говоря, плакала, и немало, до опухших глаз.
Наказание, в принципе, казалось мне крайне несправедливым.
Стены тесного помещения карцера давили, было душно, сыро и зябко, несмотря на тёплый плащ. Через ничем не закрытое окно, пусть и небольшое, в карцер проникал промозглый холод. На острове магов не было снега и льда, как в Каменске в первый день зимы, но погода в это время напоминала мне дождливую и ветреную глубокую осень из моей прежней жизни.
Тяжелые ненавистные браслеты натёрли мои запястья, местами до крови, от того, что я всё время, инстинктивно, крутила их пытаясь освободиться. Они высасывали душу.
К исходу вторых суток наступил некий переломный момент - в моей душе поселилось равнодушное безразличие ко всему на свете. Оно окутало меня, словно, коконом.
И только одно чувство тлело, жило во мне, не умирало, а разгоралось с каждой мучительной минутой – ненависть к магам. До этих трёх дней в карцере оно было каким-то несерьёзным. Как бы это объяснить? Поверхностным! Не проникало до самой глубины души. Я три месяца с удовольствием и интересом общалась с ними, училась чему-то, наводила мосты, строила дружеские отношения, приспосабливалась… Они казались мне нормальными людьми! Да, по действующим законам, маги должны жить с магами. Желание одарённых сохранить себе подобных в будущем тоже можно понять. Многое можно понять, если есть большое желание и вынужденная необходимость. Но почему ментор и Георг, да и остальные в приёмнике, не понимают моё беспокойство о своей семье? Ведь у них тоже есть семьи, дети, братья и сёстры!
Ненависть набрала полную силу на третьи сутки. Моё тело ослабело без еды и от браслетов настолько, что закружилась голова, когда я встала по надобности к поганому ведру, и я шла, придерживаясь рукой за стену. Так тошнило, что от мерзкого запаха, когда я сняла крышку с ведра, меня тут же вырвало водой, которую я выпила до этого, проснувшись и пытаясь заглушить тошноту.
Потом, когда приходил Георг, гремел окошком на двери, что-то говорил, я слышала, но не понимала, настолько мне было плохо. Точнее, я не вслушивалась и не вдумывалась в его слова, даже не повернулась к нему. Так и пролежала лицом к стене, пока звуки за спиной не утихли.