Самая темная нота

Аларкон Нелия

Я отступаю назад, но Датч следит за мной головой. Он так близко, так напряженно. Я борюсь с безумным желанием провести руками по его мышцам. По позвоночнику разливается тепло, а шея и лицо покрываются румянцем.

Датч сужает глаза, глядя на меня. Его волосы влажные и свисают вниз. Я смотрю, как капля воды скатывается по его сильному носу к верхушке сочных губ, изгибаясь вокруг них так, что мой язык внезапно начинает проситься.

— Я выдвигаю требования, Брамс. — Он наклоняется чуть ближе. Пульс в моем сердце падает куда-то между ног. —

А я задаю вопросы. — Он крепче прижимает меня к себе, когда я пытаюсь вырваться. — Ах-ах, маленькая мышка. Ты последовала за мной сюда. Тебе и разбираться с последствиями.

— Отпусти меня. — Я отталкиваюсь от него. Это все равно что пытаться сдвинуть гору. Гору, которая намочила меня и мою одежду.

— Почему ты сбежала в прошлую пятницу? — Спрашивает Датч, пристально глядя на меня.

Я перестаю сопротивляться и смотрю на его красивое лицо, уверенная, что ослышалась.

— Что?

— Я думал, что наши источники не в курсе, но у тебя действительно страх сцены.

— Источники? Ты говоришь о Джинкс?

Это становится жутко. Откуда этот анонимный номер узнал о моем страхе перед сценой?

— Запомни, Брамс, — он берет меня за щеку, чтобы заставить посмотреть на него, — вопросы задаю я.

Его хватка не жесткая, но твердая. Я стряхиваю ее.

— Почему ты хочешь знать?

— Ты — особый выбор Маллиза. Какого черта ты изучаешь музыку, если ты ее боишься?

— Я не боюсь музыки, ты, шут. — Я подняла на него глаза. — Я боюсь толпы.

Я понятия не имею, почему этот разговор происходит, и особенно не имею, почему он происходит, когда Датч полуголый и мокрый, но похоже, что я застряла.

Он сужает глаза, и становится ясно, что он ждет большего.

Может, это стресс, а может, я все еще слишком взволнована тем, что произошло в кафетерии, но слова сами льются наружу.

— Когда я была ребенком, моя мама променяла музыку на наркотики. Она затаскивала меня в притоны с отморозками и наркоманами и усаживала за пианино. Оно было темным, прокуренным, и в нем было что-то опасное. — Я вздрагиваю. — Что-то не так в музыке, которую я там играла. Это испортило меня. Запятнало все. — Я хмыкаю. — Не то чтобы это было твоим делом.

Он бросает на меня задумчивый взгляд. Я не знаю, что это значит, и, честно говоря, не хочу знать.

Именно поэтому я благодарна, когда слышу голоса, доносящиеся до нас. Группа студентов приближается к нам со стороны площади.

Руки Датча ослабевают, когда он обращает на меня внимание. Пользуясь случаем, я вытаскиваю из заднего кармана его бумажник. К тому времени, как он видит, что я делаю, я уже ускакиваю с пятидолларовой купюрой.

Его брови низко нависают над янтарными глазами. В его голосе звучит глубокое предупреждение. — Ты действительно хочешь умереть, Брамс?

Прежде чем он успевает наброситься, студенты видят нас.

— Датч, мы не знали, что вы... заняты.

Не могу представить, какую картину мы должны представлять. Датч без рубашки и смотрит на меня. Вся

моя рубашка насквозь пропитана водой. Я уверена, что они все видят мой черный кружевной бюстгальтер.

— Может... нам уйти?

Датч издает звук глубоко в горле.

— Нет, ты можешь остаться. — Я бросаю его бумажник в раковину и ухмыляюсь, когда он падает, как камень. — Удачной рыбалки.

— Каденс! — Кричит Датч.

Он впервые использует мое настоящее имя, и я не задерживаюсь, чтобы услышать последующие слова.

Спринтерским бегом я вбегаю в кафетерий и сливаюсь с другими детьми.

Надеюсь, я испортила его кошелек.

Надеюсь, я испортила ему весь день.

Это лишь часть того ада, который я планирую устроить ему. Датч Кросс пожалеет, что связался со мной.

13.КАДЕНС

В гостиной шумно от разговоров, звона вилок и смеха, но я нахожусь в своем собственном мире за роялем. Мои пальцы скользят по черно-белым клавишам, извлекая мелодии из моей извращенной души.

Сейчас я должна быть в восторге. Эта неделя в Redwood была тихой. В основном потому, что братья Кросс не скользили по коридорам, оставляя за собой хаос и разбитые сердца.

Ходят слухи, что они уехали к маме. В их отсутствие мой шкафчик никто не трогал. Клавиши держат в чистоте, а у учителя музыки больше не было блестящих идей, чтобы заставить меня выйти на сцену.

Тишина должна была помочь мне почувствовать себя в безопасности, но она лишь еще больше взбудоражила меня.

Датч не из тех, кто легко отступает. Я еще не ушла из Redwood Prep, что... очевидно. К тому же я промочила его дорогой кошелек. Он будет мстить.

Только я не знаю, как.

Или когда.

И это пугающее ожидание не дает мне покоя.

Я глубоко вдыхаю и пытаюсь вытеснить из головы мысли о его великолепном лице и еще более сексуальном телосложении.

Это не помогает, и в итоге я вставляю в пьесу уменьшенные аккорды. Музыка становится прерывистой, вдохнув жизнь в мое волнение. А может, это мое волнение вдохнуло жизнь в мелодию. В любом случае, они подпитывают друг друга.

Теперь это произведение принадлежит мне. Эти ноты не принадлежат оригинальному композитору, но я чувствую, что это правильно, и продолжаю.

Я нахожусь в крещендо. Глаза закрыты, качаюсь, голова откинута назад. Единственное место, где я чувствую себя свободной — это музыка. Каждая нота льется одна за другой. Успокаивающий эффект домино. Дождь, впитывающийся в потрескавшуюся, сухую почву.

Я так рада, что смогла вернуться к этому. Я так рада, что темнота, которую мама привнесла в музыку, не отвратила меня от нее.

В середине моего произведения кожу начинает покалывать. Я открываю глаза и осматриваю толпу.

Сегодня в лаунже многолюдно. Состоятельные люди стекаются в этот дырявый бар, но не из-за его прокуренного интерьера и тонкого, но элегантного декора.