Самая трудная победа
Шрифт:
– Я думала, – Линда закурила очередную сигарету; вытяжка уже не справлялась с дымовой завесой в салоне, – что Курт собирается просто показательно проучить его, набить ему морду на ринге и выставить из клуба, как бывало раньше… Ему не в первый раз бросают вызов самонадеянные парни, размечтавшись о кресле хозяина "Рима", но с ринга все уходят живыми, правда, изрядно помятыми. Вы слышите? С РИНГА В "РИМЕ ВСЕ УХОДЯТ ЖИВЫМИ!.. Я думала: Макмерфи не повредит хорошая взбучка, чтобы почаще думал прежде, чем говорить, и меньше пил. И когда Курт позвонил мне утром в гостиницу и попросил обязательно прийти на шоу в "Риме",
– Знаю, – коротко ответил Хенсли, еле сдерживая кашель; в горле уже першило от табачного дыма, начали слезиться глаза, но попросить у собеседницы воды после того, как дважды отказался от ее угощений, он не мог.
– Нервничаю, поэтому много курю, – заметила его состояние Вольф. – Спасибо, что молча терпите… Курт каждый раз читает мне пространную лекцию о здоровом образе жизни. Мистер Ли… Я была зла на вашего друга, хотела, чтобы его хорошенько проучили, но такого я не хотела.
– А в чем вы вините себя?
– Если бы я не сорвалась и не начала орать, как сильно меня оскорбили, Курт поступил бы как обычно: отделал бы Макмерфи и указал ему на дверь. А тут он решил отомстить за оскорбленную женскую честь, кровью смыть оскорбление… Или просто не смог вовремя остановиться. Если дело касается меня, Курт просто звереет, может и стену кулаком прошибить, и растерзает любого, кто хоть пальцем тронул меня. Он мне так и сказал потом: ты думала, что я для красного словца говорю, что за тебя любого размажу? Нет, я слов на ветер не бросаю… Да, – она погасила окурок. – Я убедилась. Он действительно будет меня защищать, чего бы ему это ни стоило…
– Вы думаете, что это его оправдывает? – спросил Хенсли, помахав рукой перед лицом, чтобы разогнать клубы дыма. – Готов всех растерзать за вас; не смог вовремя остановиться…
– Интересно, каким были бы вы, мистер Обвинитель, если бы пережили то же, что и он! – резко ответила Линда. – В шесть лет!
Хенсли вопросительно посмотрел на нее. И Линда поведала о том дне на лыжном курорте, который навсегда разделил жизнь Курта Адлера на "до" и "после". Им было тогда по шесть лет…
Отец Линды, Ричард Вольф, был немцем из семьи мигрантов. Родился он уже в Австралии, но часто бывал в Германии, к которой чувствовал любовь и тягу на генетическом уровне, и там свел знакомство с парой студентов из Гейдельберга, Иоганном Адлером и Хильдой Штольц.
Поженившись после окончания курса, Ганс и Хильда мигрировали в Австралию и обосновались в Порт-Дугласе, где жил их товарищ по каникулам Ричард – вдали от родины хотелось поддерживать связь с согражданами. И когда Ричард женился, его жена отнюдь не разбила дружескую компанию, а легко и естественно влилась в нее. Гордая красавица-итальянка Дария Романо после натурализации стала Дэррил.
Дети у обеих пар родились с интервалом в две недели – белокурый кудрявый Курт у Адлеров и черноволосая голубоглазая Линда – у Вольфов. Хильда и Дэррил нередко вместе прогуливались по парку, катя коляски, в которых посапывали их дети. Вслед за родителями мальчик и девочка подружились,
На лыжном курорте N родители самозабвенно покоряли "черные", самые сложные трассы, пока их дети осваивали азы лыжного спорта на детской территории под присмотром инструкторов.
Через несколько дней у Курта разболелось горло. Мальчика оставили в номере. Из солидарности Линда тоже отказалась от катания и решила остаться с больным товарищем.
Оставив детям указания, как себя вести и чего нельзя делать, родители ушли.
Часа два Курт и Линда чинно читали "Карлссона", смотрели мультфильмы и рисовали. Потом Курт подошел к огромному, во всю стену, окну, выходящему как раз на "черную лыжню" и со словами: "Смотри, Линда! Вон твоя мама спускается. А мой папа ее сейчас обгонит!" открыл балконную дверь и вышел.
– Ты что, спятил, вернись, тебе нельзя! – выскочила следом девочка.
– У меня уже не болит! – упирался Курт. – Смотри, а вон твой папа прыгает с трамплина!
– Вот если они нас увидят, – сердито сказала Линда, – то больше одних не оставят. А тебе надерут задницу за то, что не слушаешься!
– Они нас не увидят! – закусил удила Курт.
– Но мы же их видим, значит, и они могут нас заметить!
– Они на лыжню смотрят, а не по сторонам глазеют! Какие же все девчонки трусихи!
Курт все-таки раскашлялся. И Линда твердой рукой потянула мальчика в номер:
– Если ты заболеешь, то будешь лежать в номере. И ничего тут не увидишь. А…
Конец фразы потонул в нарастающем рокоте и вое сирены. А потом по склону промчался неизвестно откуда взявшийся белый гребень. На лыжне, где только что дети видели, как спускаются их родители, не осталось ничего, кроме ровной белизны. Безжизненной белизны… И повисла тишина – плотная, оглушающая. Словно сама природа ужаснулась тому, что сделала.
– Моих родителей нашли к вечеру, – отрывисто сказала Вольф, добивая очередную сигарету, – папа успел сгруппироваться и закрыть собой маму. Потом они умяли вокруг себя снег, как пещеру, и дождались спасателей… А родителей Курта нашли только на третий день. В пяти милях от трассы. Под снегом. И даже я не знаю, КАКИМИ были для него эти три дня, пока Ганса и Хильду искали. Он даже мне не рассказывает. Но с тех пор он ненавидит снег. Поэтому и обосновался в Неваде. Здесь и дожди-то – редкость. Это его устраивает. И я его понимаю. Мне самой до сих пор иногда снится, как склон на глазах становится абсолютно белым. Мгновенно. Но моих родителей все же спасли…
– Я понимаю, ЧТО это такое, – ответил Хенсли, у которого поневоле появилось сочувствие к недавнему врагу. – Мне тоже было шесть лет, когда погиб мой старший брат. У нас на глазах. Тоже мгновенно. Одна секунда – и ничего нельзя изменить.
Линда коротко, понимающе кивнула.
– После этого я не удивляюсь, что иногда у Курта отказывают тормоза, – сказала она после паузы. – Мало кто остался бы прежним. Не каждый взрослый выдержит и не сломается… Один момент, и всё необратимо, вы верно сказали… Навсегда. Какое это страшное слово… Только я это понимаю потому, что была рядом с Куртом и видела то же, что и он. Курт даже в кирхе на отпевании не смог увидеть напоследок родителей… Их хоронили в закрытых гробах. Он мне тогда сказал: "Это все снег виноват. Ненавижу его!".