Самая высокая на свете гора
Шрифт:
Стась шел домой, нафутболивая замерзший снежок. Конечно, путевка в зимний лагерь ему ни к чему, он не умеет ходить на лыжах, там бы только смеялись над ним, и все-таки ужасно обидно, что путевку не дали.
— Замри, Короткий! — раздался за спиной противный голос, и он замер.
«Это все из-за него, из-за этого Борьки! Все из-за него!» — думал Стась, не двигаясь с места. Но что поделаешь! Не жаловаться же классному руководителю. И Борьке ничем не отплатишь. Стась даже мысленно не умел назвать своего мучителя каким-нибудь
— Стой так, — сказал Борька. — Десять минут стой, а я вернусь — посмотрим, как ты стоял!
Борька и в самом деле вернулся. И увидел Стася — на том же месте, только возле него теперь стоял какой-то низенький человек в сером пальто с поднятым воротником, из-под которого виднелся шарф в желто-зеленую клеточку. Человек, казалось, в чем-то убеждал Стася, а тот в ответ отрицательно качал головой.
Борька подошел ближе.
— Ничего ты не понимаешь! — Человек в сером пальто возбужденно тыкал пальцем в плечо Стася. — Я тебе даю хорошую цену. Тебе столько никто не даст!
— Не хочу я цену, — тихо отвечал Стась, отодвигаясь, чтобы уберечь плечо от твердого толстого пальца. — Я совсем не хочу цену.
— Могу заплатить тебе… двадцать рублей! Двадцать рублей! Ты соображаешь, что это значит? Ты знаешь, что можно купить на эти деньги?
— Я не хочу ничего покупать… Зачем вы мне даете деньги? Я не хочу… Мне самому нужна красная пальма, я ее никому не отдам.
Борька ничего не мог понять. Красная пальма? Двадцать рублей? И Стась отказывается? Нет, вы только подумайте — Стась спо-рит! И не хочет таких колоссальных денег! Борька от удивления широко раскрыл рот и шмыгнул красным, озябшим носом.
А человек все уговаривал Стася:
— Хочешь три пары лыж?
— Нет, я хочу домой…
— А велосипед хочешь?
— Не-ет!
— Может, ты хочешь транзистор? — уже издевался человек.
У Сгася уже не было сил говорить, он только прижимал ладонь ко рту и все качал головой.
— Нет, нет, нет!
Наконец человек сердито махнул рукой:
— Ты глупенький мальчик. Я думал, ты умнее! Мне стыдно за тебя! Ну слушай: если надумаешь — вот тебе мой телефон…
— У-у-у! — простонал Стась. — Я не надумаю. Я не хочу телефона!
Когда они остались одни, Борька попробовал сказать как можно ласковее:
— Отомри! Ну, ну, не бойся, я сегодня хороший!
Стась «отмер», но Борька не отпускал его.
— Он что — того? — кивнул Борька вслед серому пальто, выразительно пробуя просверлить себе лоб пальцем.
— Нет, — устало ответил Стась. — Он филателист.
— Ка-кой?
— Не «какой», а филателист. Марки собирает. Ты что, не слыхал про таких? Филателист-коллекционер… Борька, слушай, можно я пойду домой?
— Ну! А что… он хотел?
— Красную пальму… Да нет, не настоящую — марку. Это такая
— Не-е-ет! — У Борьки отвисла мягкая влажная губа. — Двадцать рубликов за марку?! Врешь ты.
— Да нет, правда, она уникальная, эта марка… Их всего пять, и одна у меня…
— Ну! — Борька смерил Стася странным взглядом, в котором смешались и удивление, и недоверие, и насмешка. — И ты не продал?
— Нет. Кто же такие вещи продает? Боря, можно — я домой? — Стась притоптывал по снегу озябшими ногами в коричневых башмаках.
— Чего ж, топай! — милостиво разрешил Борька.
А потом Пипин Длинный стоял и смотрел вслед Стасю, и на лице у него отражалась напряженная работа неповоротливой мысли.
— О-о-о! — только и мог вымолвить Стась, увидев на пороге своей комнаты Борьку. — О-о-о!
Борька был ослеплен ярко украшенной елкой, сверкающим паркетом.
— Болит… это, ну — горло? — поморщился Борька, глядя на Стася с забинтованной шеей.
— Угу! — сказал Стась. — Здорово болит. Словно сто кошек скребутся.
— Мороженое жевал? Нет? А что же?
Борька присел на стул, положил на колени большую шапку и с интересом посматривал на Стася. Тот сперва боялся, что за Борькиным интересом таится с десяток неприятных неожиданностей и подвохов, но Пипин Длинный мирно сидел на стуле.
В комнату вошла мама. Она велела Боре раздеться, дала Стасю лекарство и чай с молоком, а гостю положила на тарелку сладкий пирог с яблоками. Борька мигом умял его, и Стась совсем успокоился, даже вдруг почувствовал, что благодарен Борьке: все-таки не каждый захочет сидеть у больного, да еще во время зимних каникул.
— А тот… как это… фили… филе… ну, как его… не приставал больше? — поинтересовался Борька.
— Филателист? — догадался Стась. — Не-е. Он ждет, чтоб я сам к нему пришел.
— А ты? — Борькин взгляд нетерпеливо ощупывал лицо Стася.
— Да ты что! Это же красная пальма! Мне ее брат Женька достал. Я бы ее за миллион не отдал!
Борька почему-то облегченно вздохнул — верно, прожевал следующую порцию пирога — и спросил:
— Она что, такая красивая, эта твоя пальма?
Стась помолчал секунду, а потом тихо проговорил:
— Если хочешь… Ты правда хочешь? Я тебе могу показать, если хочешь…
— Да я всю жизнь знаешь как хотел посмотреть на красную пальму! Еще спрашивает, чудак!
Стась вдруг забыл все Борькино коварство и все понесенные от него горькие обиды.
— Там на столике… Да, да, вон тот синий альбом. Дай сюда, я тебе найду!
Стась сразу открыл альбом на нужном месте, легко и нежно тронул пальцем марку:
— Вот, смотри! Это она! Ты, если хочешь, все посмотри. Только, Борька, осторожно. Знаешь, их надо брать пинцетом, хотя вообще, если хочешь, то можешь и руками.