Самая желанная
Шрифт:
Однажды какой-то друг леди Медоры сделал ей комплимент по поводу хорошего поведения мальчика, на что она с усмешкой ответила, что ее сын уже родился человеком среднего возраста. Джервейз часто спрашивал себя, была ли то похвала или оскорбление. Он не знал этого даже сейчас. Одно не вызывало сомнений: его мать бросила эти слова, не вкладывая в них глубокого смысла. Несмотря на свою внешность – она казалась воплощенной невинностью, – леди Сент-Обин была распутницей и мастерицей потакать своим прихотям. При этом она прилежно подарила мужу двух наследников мужского пола. Старший умер в раннем детстве, а младший стоял сейчас
Медора Бранделин была единственным человеком, которого любил Джервейз, а для нее этот факт ничего не значил. Даже меньше, чем ничего. Оглядываясь назад, Джервейз верил, что ее преступление против сына было бездумным и беззлобным, – возможно, она относилась к нему с некоторым любопытством, не более того.
Джервейз грустно улыбнулся и с облегчением вздохнул: теперь-то он мог похоронить мать в том же темном колодце памяти, где хранил фарс своего брака. Воспоминания о той катастрофе по-прежнему мучили, но он старался пореже вспоминать об этом. По сведениям его адвоката, умственно неполноценная девочка, на которой он женился, была жива и пребывала в добром здравии.
Ох каким же он был дураком, когда оказался в ловушке этого карикатурного брака. Не будь он тогда сильно пьян, такого бы не случилось. Впрочем, сейчас тот инцидент уже не казался такой уж ужасной катастрофой. Та девочка, Мэри Гамильтон, получила постоянный доход, и, вероятно, с ней сейчас обращались лучше, чем до того случая. А Джервейз хорошо усвоил горький урок. С тех пор он контролировал себя железной рукой и никогда больше не позволял себе выпить лишнего или предаться какому-то другому пороку, способному лишить его самоконтроля. Женитьба также стала и отличным предлогом для того, чтобы воздержаться от брачных ритуалов высшего света. Будь Джервейз свободным, его бы считали очень выгодным женихом, а теперь он избавлен от этой скучной и отнимающей много времени участи. Он никому не открывал истинные подробности своего брака, однако несколько осторожных намеков на сумасшедшую жену в Шотландии охладили пыл охотников за его состоянием.
Бросив последний взгляд на портет матери, Джервейз обнаружил, что ее насмешливые глаза словно держали его и не отпускали. Ее чувственные губы были чуть приоткрыты, и казалось, что она собиралась высказать какие-то свои тайные мысли – мысли, которые у него не было желания услышать.
Джервейз повернулся к портрету спиной. Завтра он велит упаковать его и отправить в Обинвуд. Экономка может его повесить… Неважно где – где угодно. Главное – чтобы Джервейз никогда больше не увидел этот портрет.
Ночной сон развеял мрачные мысли, и утром, когда Джервейз ехал через Мейфэр, ведя за собой в поводу спокойную серую кобылу, его переполняли предвкушения… Но не передумала ли таинственная миссис Линдсей? Ведь среди таких, как она, верховая прогулка на рассвете не самое обычное дело.
По адресу на Чарлз-стрит, который она ему дала, он увидел красивый, но неброский дом, находившийся среди аристократических резиденций всего в нескольких кварталах от его особняка. Снаружи ничто не указывало на род занятий его обитательницы. Должно быть, миссис Линдсей была очень хороша в своем ремесле, если заработала на такую роскошь. Хотя… Возможно, какой-то богатый джентльмен арендовал дом специально для нее. Последняя
Когда он спешился и накинул поводья на металлическую ограду, дверь открылась и миссис Линдсей спустилась по короткой мраморной лестнице. Раньше Джервейз спрашивал себя, могла ли она и в самом деле быть такой красивой, какой казалась прошедшим вечером, но сейчас, в утреннем свете, она оказалась еще прекраснее. И, судя по сиянию ее синих глаз, Диана Линдсей этой ночью спала сном праведника. Ее блестящие темные волосы были зачесаны назад и уложены в строгий пучок. На ней была строгая темно-синяя амазонка с подходящей по цвету шляпкой, а единственной фривольностью в ее облике являлось пышное перо, украшавшее шляпку. Причем простота наряда лишь подчеркивала ее ошеломляюще красивое лицо и изящную фигуру. О, она действительно была красавицей! При виде ее у Джервейза зачастил пульс, виконту потребовалось сделать над собой усилие, чтобы его голос прозвучал ровно.
– Доброе утро, миссис Линдсей. Вы очень пунктуальны.
Она скромно подняла на него глаза.
– Я догадываюсь, что опоздания – одна из многих вещей, которые вы не терпите, милорд.
Когда она приблизилась к нему, Джервейз вдруг обнаружил, что у него сбивается дыхание. Ох, если бы она потребовала за одну ночь тысячу гиней, он бы ни отказался.
– Вы совершенно правы, миссис Линдсей. Я не люблю, когда меня заставляют ждать. – Джервейз указал на серую кобылу. – Вот ваша лошадь.
Глаза ее расширились, и в этом не было ничего удивительного – кобыла считалась одной из самых породистых в Британии.
– Она прекрасна! Как ее зовут?
– Ее зовут Федра, но вы можете поменять имя, если захотите.
Миссис Линдсей посмотрела на него вопросительно.
– Милорд, что вы имеете в виду?
– Она ваша, – с улыбкой ответил Джервейз.
Наградой ему стали еще больше расширившиеся глаза красавицы.
С восхищением глядя на кобылу, она погладила ее по шее, затем, отдернув руку, проговорила:
– Я не могу ее принять. Между нами нет никакого соглашения, и я не хочу быть вам обязанной до того, как приняла какое-то решение.
Джервейза забавляло, как она играла Миссис Благопристойность. Она явно забыла первую заповедь шлюх, которая гласила: надо брать любой и каждый предложенный подарок.
– Кобыла – подарок, а не плата. Никаких обязательств.
Она окинула его внимательным взглядом, потом сказала:
– Что ж, посмотрим. Помогите мне, пожалуйста, сесть в седло.
Джервейз наклонился и сцепил замком пальцы. Положив одну руку на луку седла, Диана приподняла юбки до щиколоток и поставила ногу на руки виконта. Помогая ей подняться и сесть в дамское седло, он заметил, что ее ступни и щиколотки были такой же прекрасной формы, как и более видимые части тела.
То, что мужчина помогал женщине оправить юбки после того, как она садилась в седло, было в порядке вещей, и это обстоятельство таило в себе разные возможности. Диана чуть напряглась, ожидая, что виконт коснется ее бедра или колена. Он явно колебался – очевидно, взвешивал, стоило это делать или нет. Она попыталась представить, каково было бы почувствовать его сильные руки. Но он в итоге просто оправил ее юбки, не коснувшись ноги под тканью. Она испытала одновременно и облегчение, и разочарование.