Сами мы не местные
Шрифт:
У самой двери кухни стоит стол, а по бокам от него два больших кресла. Унгуц проследил, чтобы одно из них осталось свободным, вот в него-то я и приземляюсь. Мой бук всю дорогу стоял на столе, дожидаясь своего выхода.
– Ну вот, ребятки, – говорит Унгуц при моем появлении. – Я думаю, все знают эту даму хотя бы понаслышке. На всякий случай, поскольку мы все тут друзья, скажу, что она жена Азамата Байч-Хараха и называет себя Лиза, хотя на самом деле у нее гласное имя. Сегодня я собрал вас здесь по ее просьбе, так что давайте послушаем, что она хочет нам сказать. Мне, например, ужасно любопытно.
При этих словах Убуржгун
– Будьте здоровы дюжину дюжин зим, дорогие господа. Я позволила себе потратить ваше время по причине, которая, я надеюсь, покажется вам уважительной. У меня есть к вам одно очень важное дело. И когда я говорю «к вам», я имею в виду не только приглашенных, но и нашего достопочтенного хозяина. – Я киваю на Унгуца.
Он поднимает брови. Точно, он думал, что он мне только в качестве зазывалы нужен. Ну уж нет.
– Смею надеяться, – продолжаю я, – что все мы здесь считаем себя друзьями моего мужа. – Я обвожу их взглядом, дожидаясь, чтобы все кивнули. – Меня несказанно радует, что у него так много таких замечательных друзей. – Красивые обороты для речи я почерпнула у целителя. Он любит мудрено выразиться. – Итак, – я кладу ногу на ногу, чтобы разнообразить видеоряд, – все мы здесь любим Азамата. – Это не такое громкое заявление по-муданжски. Это примерно значит «хорошо к нему относимся». Все снова кивают. – И никто из нас не хочет ему зла.
Все мотают головами.
– И никто из нас не хотел бы видеть его печальным. И не потерпел бы от других людей оскорблений в его адрес. Не так ли?
– Так, так, – встревает бородатый с тренировок. Я думаю, это Онхновч, потому что у второго Унгуц спрашивал о здоровье его отца. – Давай ближе к делу, женщина.
Эцаган и Ирнчин немедленно демонстрируют ему какие-то конструкции из пальцев, а Унгуц сощуривается. Это действует, Онхновч затыкается. Я слегка откашливаюсь.
– Что ж, давайте к делу. Видите ли, Азамата постоянно оскорбляют из-за его внешности. Я понимаю, что в этом нет ничего необычного, здесь так принято. И он, конечно, никогда бы не стал на это жаловаться. Но я, чисто из любопытства, расспросила его, что он чувствует, когда его называют уродом.
Я позволяю словам немножко повисеть в воздухе. Алтонгирел прикусывает губу, остальные только недоуменно хмурятся. Унгуц смотрит на меня со все возрастающим любопытством.
– И что он ответил?
– А вот это я вам сейчас дам послушать. – Я демонстративно поворачиваюсь к буку. – Я решила воспользоваться техникой, чтобы никто не усомнился в верности моего понимания. В конце концов, я не в совершенстве владею языком… Вот послушайте.
Я запускаю дорожку. Сейчас, в комнате полной людей, обиженный и сердитый голос Азамата звучит еще проникновеннее, чем тогда в номере. Я стараюсь не смотреть ни на кого прицельно, а только уголком глаза ловить выражения их лиц. Лица вытягиваются. Некоторые сдвигают брови в недоверии. Алтонгирел поджимает губы – явно принял на свой счет. Арон пару раз ахает. Эцаган невероятно заинтересовался узорами на ковре. Ирнчин прикрыл рот рукой. Ахамба и Унгуц изображают на лицах вселенскую скорбь. Онхновч скрестил руки на груди и явно готовится отпираться. Убуржгун удивленно чешет в затылке. Запись кончается.
Секунд десять висит тяжелое молчание. Потом разражается
– Да откуда ж было знать…
– Он такой не один, а другим каково…
– Да я только раз и оговорился!
– Я даже не думал, что это так…
– Надо извиниться…
– Да все так говорят!
Я откашливаюсь и прошу тишины.
– Итак, ребят, я думаю, все поняли, что это проблема.
– Да поняли, поняли, – нервно обрывает меня Алтонгирел. – Я и без тебя знаю, что меня вовремя отстранили, если не поздно. Или ты тут собрала всех провинившихся, чтобы Старейшина нас судил?
– Успокойся, пожалуйста, – улыбаюсь я. – Я не знаю, о чем ты, но здесь мы все в равном положении.
Несколько человек изумленно таращатся на меня.
– Мы в равном положении, – повторяю я, – потому что мы все любим Азамата и желаем ему добра. Как мы все теперь знаем, у Азамата есть проблема, которую он не в силах решить сам. Согласитесь, что, какой бы он ни был умный, сильный и хороший начальник, один против целой планеты он ничего сделать не может. А теперь посмотрим на себя. Мы все здесь красивые, известные люди с гласными именами. С нашим мнением считаются другие. Я уверена, что если мы объединим усилия, то сможем помочь ему преодолеть эту проблему довольно быстро, вы так не думаете?
Они явно удивлены моим позитивным настроем. Ждали, что я начну визжать и швыряться предметами? Щазз, мне в данном случае важен результат, а не месть.
– Но что мы можем сделать? – робко спрашивает Арон. Видимо, за те годы, что Азамата не было на планете, его папаша успел окончательно раздавить младшего сына. Ну или он такой родился, не знаю.
– А вот и давайте подумаем над этим. Давайте все предложим какие-нибудь варианты. Для примера я предлагаю вот что: если в вашем присутствии кто-то называет Азамата уродом, покажите этому человеку, что вы его осуждаете. У вас для этого много жестов.
Эцаган и Унгуц хихикают, Ирнчин кивает с каким-то хищным предвкушением на лице.
– Еще хорошо бы, – произносит Унгуц, теребя кончик бороды, – приглашать его на всякие праздники. Насколько я его знаю, он любит большие застолья и, скорее всего, скучает по тем временам, когда его с радостью ждали у каждой скатерти.
– Да-да, – киваю я, – он и сам был бы рад позвать гостей, но боится, что никто не придет.
– Кстати, можно всем друзьям и знакомым рассказывать, что капитан – классный мужик, – вдохновляется Эцаган. – Я думаю, если человек от двух-трех людей это услышит, то хотя бы подумает, прежде чем плохо к нему относиться из-за внешности.
– Дело говоришь, – кивает Ирнчин. – А я думаю, надо обязательно с ним здороваться, если на улице встретишь.
При этих словах тренировочные мужики как-то приседают. Видимо, за ними водится притворяться незнакомыми.
– Ну еще, – робко говорит Убуржгун, – когда мы в трактире обсуждаем тренировки, упоминать его почаще и хвалить, потому что молодняк часто подслушивает…
– Хорошо, замечательно, – поддерживаю я.
– Да надо за своим языком следить, – решительно оглашает Онхновч то, что все старались не упоминать. Голос у него низкий и мощный, убедительно звучит. – Раз уж такое дело, тут одними словами не отделаешься. Он ведь борьбой занимается в перчатках, потому что народ брезгует. И надевает их долго каждый раз. А так подумать – что такого? Шрамы-то не заразные. Можно хоть разок сказать: мол, плюнь, мне это все равно.