Самоцветы для Парижа
Шрифт:
Лысый разжал побелевшие губы и выплюнул окурок:
— Сами напросились!
Тотчас в кулаке Хорька появилась велосипедная цепь, а Дылда извлек из-под кожанчика ржавый металлический пруток.
Вот когда Сане по-настоящему стало страшно. Да и на Димыча подействовала угроза. Он беспомощно остановился и принял оборонительную стойку.
Как полководец, движением руки Лысый бросил вперед своих телохранителей. И быть бы на озере безжалостному побоищу с непредсказуемыми последствиями, но из-за ближних зарослей почти без шума выкатился болотного цвета грузовичок с надписью на дверце кабины:
Лысый оценил обстановку.
— Хорош, считайте, что вам повезло. Но ты, черномазый, учти, отныне мне крупно задолжал...
Дылда погрозил железякой, и летучая банда, взревев моторами, взмыла по тропинке.
Геолог проводил их цепким взглядом.
— Кажется, мы вовремя, так что прощения за визит не прошу. Где-то здесь наши работают, не подскажешь, отец?
Макар Андреевич откликнулся с охотой:
— Это в Нечаевском логу, первый свороток налево.
Человек поблагодарил и вернулся к машине. Уже с подножки крикнул мальчишкам:
— Один за всех, и все за одного!
Знаменитый мушкетерский девиз был сегодня как нельзя кстати. Но Димыч был явно чем-то обеспокоен.
— Послушай, Сань, ты никаких странностей не обнаружил в этих рокерах?
— Да они все ненормальные...
— Я не о том. Обратил внимание на бугая с голым черепом?
— А что?
— Да так, показалось...
(3) Нечаевский лог. Июнь 1988 года
Там, где еще недавно они выбирали землю для теплиц, стояла буровая вышка. Возле вагончика дружелюбно виляла хвостом рыжая собака. Рабочий таскал в приткнувшийся к вагончику «уазик» деревянные ящики с каменными продолговатыми цилиндрами.
— Керны в лабораторию повезли, — со знанием дела сказал Саня, наблюдая за рабочим, молодым парнем в заношенной солдатской гимнастерке, и пояснил товарищам: — Геологические пробы, значит, проверяют, на какой глубине какая порода залегает.
Парень закончил носить ящики и заметил зрителей. Он напустил на себя строгий вид и замахал рукой, мол, уходите, здесь посторонним нельзя находиться. Но Димыч, как всегда, не оробел, ноги сами понесли его к геологоразведчику. Привыкший к армейской дисциплине, парень оторопел.
— Ты что, пацан, русского языка не понимаешь?
Димыч быстро нашелся:
— А вы ничего не говорили.
— Скажите, пожалуйста, какой непонятливый. Здесь производственный объект, ясно?
— Так точно, — отрапортовал Димыч и улыбнулся: — Разрешите узнать предмет поиска. Золото? Изумруды?
— Ну ты нахал! — изумился геолог. — Вот так просто и открыть тебе государственную тайну? Но если хочешь знать, скажу. Ищем мы, брат, глину...
— Глину? — Димыч был разочарован. — Чего ее искать, она повсюду под ногами.
Парень засмеялся и пошел в вагончик, а Димыч вернулся к товарищам и долго еще бубнил себе
— Глину он ищет. Нашел дурачка лапшу вешать.
Безусловно, все они были уверены, что геологоразведка ведет поиск изумрудных сланцев. Но больше всех была уверена в этом Даша, только что узнавшая тайну гранитной пещеры.
В ОТРЯДАХ СОПРОТИВЛЕНИЯ
(1) Париж. Август 1944 года
Удачно напали партизаны на поезд с оккупантами. Так и не выполнил Розерт наказ военного коменданта Парижа. А вскоре фон Шаумбергу драгоценные камни и вовсе не понадобились. Тем же отчаянным народом он был застрелен прямо на улице французской столицы. Эту операцию провели подпольщики под командованием армянина Мисака Манушяна.
Около четырех тысяч советских военнопленных и восточных рабочих сражалось в отрядах французского Сопротивления. Были и чисто русские подразделения, и смешанные формирования.
19 августа 1944 года жители Парижа начали восстание. На помощь им спешила 2-я французская бронетанковая дивизия генерала Леклерка.
Отряд, в котором воевал пулеметчик Макар Воронков, вышибал оккупантов из маленького пригорода, одного из многих, откуда в столицу в мирные времена доставлялась зелень.
Войска фашистского командующего генерала Хольтица с кровью отдавали квартал за кварталом.
Только к вечеру фашисты были изгнаны из предместья, и если бы не ночь, партизаны двинулись бы дальше — велико у каждого было желание расквитаться с бошами, как называли здесь немецких захватчиков.
Наступило затишье, и тут Макар понадобился командованию. Послали его в соседний отряд, в котором были только французы.
Зачем да почему, не спрашивал, у военных людей это не принято. А сам думал: пулеметчик нужен, а он, Макар, автоматическим оружием в совершенстве владеет.
Доставили Воронкова партизаны в старый каменный дом. По скользкой винтовой лестнице поднялись на полутемный чердак. Там свеча горит, освещая лежащего на кровати перевязанного человека: сквозь бинты кровь проступает, глаза прикрыты.
Воронков вгляделся: незнакомы, не встречались вроде никогда. А человек будто проснулся, приподнялся на локтях, его рассматривает и улыбается почему-то. Славный такой француз его лет. И Макар в ответ улыбнулся.
Спрашивает его француз:
— Скажи, тебя не Иваном зовут?
— Нет, — говорит пулеметчик, — Макаром кличут...
Не сразу сообразил, что француз на чистейшем русском языке говорит.
— Прости, что тебя мои ребята побеспокоили. Был бы верующий, священника пригласил, но жизнь сделала атеистом.
Он снова откинулся на подушку и замолк. Оглядывается Макар на своих провожатых и ничего в толк взять не может.
— Русский, что ли?
— Нет, это Жорж Менье, наш командир. Сегодня тяжело ранен при штурме вот этого дома. Здесь эсэсовцы насмерть стояли, едва выкурили, а вот Жоржа не уберегли.
Раненый командир, которому уже ничто не могло помочь, попросил привести к нему любого русского.
Жорж вырвался из беспамятства, встревоженно оглядел серое помещение чердака. Заметив Макара, успокоился, даже повеселел.