Самодержавный попаданец. Петр Освободитель
Шрифт:
— Ага, — только и крякнул в удивлении Румянцев, а Петр решил выложить карты на стол:
— А потому за Дунай вы не пойдете, но Валахию можно поцапать, но так, вяловато. И тамошних обывателей в наше подданство не принимать. Мы ее туркам обратно отдадим, чтоб им потерю Крыма переварить можно было. И греков я им отдам, но острова Архипелага за собой оставлю. Форты на Проливах они не дадут, а потому я их и потребовал.
— Раз мы уступку в том туркам сделаем, то обмен тоже потребовать можем! — воскликнул Румянцев. — А если Архипелаг за нами останется и наш флот там будет, то в любой момент мы можем
— Не льсти, фельдмаршал, ибо тебе переговоры с ними вести придется. Но вначале еще одно поражение туркам нанеси, как только они новую армию соберут. И чтоб побоище было страшнее Кагульского. Винтовки новые получишь скоро — с заводов полтысячи привезут, и патронов в достатке, и дюжину новых пушек с особыми выстрелами. Хватит?
— За глаза, ваше величество!
— А я, корпуса Долгорукова и Миниха объединив, на Крым немедля пойду. Завтра уже выеду, гвардию на тебя оставив. Но ты сейчас не торопись, в порядок войска приведи. А за Дунай корпус Суворова отправь, пусть османов погоняет, да казаков придай побольше — те зорить неприятеля любят, а на турок давно зубы точат.
— Все сделаю, государь!
— Делай, фельдмаршал. Заодно и реформами займись, чтоб время впустую не пропадало. Нам его, ой, как не хватать будет!
Керчь
— Огонь! — крикнул Ушаков, и полуголые, в копоти, канониры ткнули горящими запальниками в пороховые трубки, торчащие из казенников «единорогов». Орудия оглушительно рявкнули, «Святой Петр» содрогнулся всем корпусом, словно подпрыгнув от морской глади.
Клубы порохового дыма скрыли проплывавшую мимо него шебеку, настолько близкую, что молодой офицер видел оскаленные яростью лица турок. Корветы все же подошли на пистолетный выстрел, более того, они прошлись вдоль всей турецкой линии, лихорадочно перезаряжая орудия и всаживая по залпу в каждого остающегося за кормой «османа».
По палубе катались пустые свинцовые картузы, канониры отбрасывали их в стороны пинками, чтоб не мешались. Ушаков тут же хотел на них прикрикнуть — мол, что вы творите, за каждый картуз серебром плачено, за потерю взыщут. Но не стал — в бою не до сохранности казенного имущества. А сии картузы и малая длина ствола «единорогов» позволили не просто увеличить скорострельность, а сделали ее впечатляющей.
Проплывая мимо шебек, корвет «угостил» каждую залпом. Турки ответили тем же и остались беззащитными, когда их в упор принялись расстреливать «Святой Павел» и «Святой Андрей Первозванный». Перезарядка турецких орудий в пять раз больше времени занимала, а потому бой они проиграли вчистую. Ушаков слышал только многоголосое рявканье мощных русских орудий, но османского ответа на них не было.
Лейтенант огляделся, и сердце сразу защемило. Его корвет принял на себя всю тяжесть боя и, проходя мимо шебек, от каждой получил по залпу. Фок-мачту снесло, на баке весело разгорался огонь, на окровавленной палубе лежали убитые и копошились израненные матросы.
«Святой Петр» потерял ход, паруса, изорванные в клочья, уже не ловили ветер, корабль ощутимо кренило. О продолжении боя не могло быть и речи — доползти бы до Таганрога, а там недели три ремонта потребуется.
— Право руля! — донесся зычный голос командора,
— Хана турку!
— Взорвался супостат!
Ликующие крики матросов пронеслись по кораблю, и было от чего радоваться. Стоило рассеяться пороховому дыму, как перед глазами предстала удивительная картина — одной шебеки как не бывало, только обломки на воде плавают. Две другие напоминали языческие погребальные костры — «греческий огонь» страшная штука, намного опаснее, чем книппеля, и потушить его на деревянном корабле невозможно, ибо он сам пищей для огня уже служит, а водой не зальешь.
Четвертый «турок» сильно накренился, потеряв ход, — тяжелые русские бомбы разворотили ему корпус, проделав множество проломов, куда весело устремилась морская вода.
Пятая шебека удирала, бросив погибающих соплеменников. Вот только резвости у нее не имелось, вихляла из стороны в сторону — русские ядра разбили ей руль.
— Сигнальщик! — разнесся над палубой зычный голос Кингсбергена. — «Андрею» догнать беглеца, а «Павлу» добить подранка!
Ушаков злорадно усмехнулся — следующие за ними в кильватере русские корветы, укутанные белыми полотнищами парусов, совершенно не пострадали в отличие от флагмана, и вряд ли туркам удастся удрать и найти спасение в Керчи. Их быстро догонят — «Святой Андрей Первозванный» ходок изрядный.
— И как вам первый бой, лейтенант Ушаков?! — Командор улыбался, и было странно видеть таким его обычно угрюмое лицо.
— С таким молодцами я бы выгнал черта из ада!
Петербург
— «Не знатность рода, не былые заслуги, а токмо храбрость на поле боя да умелое командование войсками в победной баталии дают право на награждение сим знаком доблести»!
Императрица негромко дочитала статут ордена Святого Георгия Победоносца, отложила бумаги в сторону и посмотрела на небольшой ларец, увитый лентой с черно-оранжевыми полосками. Цвета дыма и пламени — настоящий символ войны.
Внутри на черной бархатной подкладке лежал большой эмалированный белый крест с медальоном в центре, на котором изображен святой Георгий на белом коне, пронзающий пикой змея. Миниатюра символизировала неизбежную победу добра над злом. Рядом с крестом золотистым блеском отливала большая четырехугольная звезда с 32 лучами, в центре по кругу шел девиз ордена — «За службу и храбрость!».
Императрица улыбнулась — этот орден придумал муж, он же его учредил и сделал пробные знаки. И вот вчера Сенат торжественно утвердил новый орден Российской империи и произвел награждение им, отметив блестящую победу русской армии при Ларге.
Первую степень государственные мужи коленопреклоненно решили возложить на Петра Федоровича и ларец с орденом вручили ей в руки для передачи мужу и повелителю.
Вторую степень — тот же крест, но звезда в 64 луча и без ленты, — определили генерал-аншефу Румянцеву, что командовал армией. Третьей степенью, крестом меньшего размера для ношения на шее, первым наградили генерал-поручика Суворова и еще двух генералов. Четвертой — маленьким крестом на колодке для ношения на груди были отмечены заслуги двух десятков офицеров.