Самое гордое одиночество
Шрифт:
– Где ваза, где ваза?! Вот ваза! Тут группа поддержки пришла!
– Какая еще группа?
– Веры Петровны внучка с девками какими-то! – пронзительно прокричала Евдокия Павловна, и к нам сию же секунду выскочил бабушкин секретарь.
– О, Марья Лексевна! Здравствуйте! Рад вас видеть! Это ваши подруги, надо полагать? – И он осуждающе окинул взглядом наше содружество. – Так. Сейчас подниметесь на 12-й этаж в 45-ю квартиру, к Захарчукам, возьмете у них стулья. Что вы на меня так смотрите? У нас стульев не хватает! Трудно себе стул принести?!
– А они дадут? – усомнилась я.
– Скажите, от Рожкова. Ну все, идите, идите!
– Где бабушка-то?
– Как где? Готовится к торжественной части: одевается, речь повторяет, – пояснил Амур Александрович и вдруг как закричит: – Карп Игоревич! Я не пойму, куда вы дорожку утащили? Ее нужно от лифта к входной двери расстелить! Ничего не могут сделать! Зиновий! Проследи, дружок!
Мы поднялись на 12-й этаж, я робко позвонила
– Что? – спросил Захарчук.
– От Рожкова, – без лишних слов отозвалась я – прозвучало как пароль:
«– У вас продается славянский шкаф?
– Нет, шкаф продали, но есть никелированная кровать с тумбочкой».
Он молча повернулся и ушел, мы недоуменно переглянулись. Через мгновение неразговорчивый человек в кепке и банном халате выставил в коридор два стула, снова ушел, принес еще два и, не сказав ни слова, захлопнул дверь.
Наконец мы, грохоча стульями, вошли в квартиру подъездной активистки. Квартира показалась мне несколько странной, как, впрочем, и ее обитательница, которая всегда ходила с четырьмя крупными бигуди на голове, в длинном вьетнамском халате с запахом с яркими зелеными, желтыми и красными розами и тапочках с массивными бульдожьими мордами. На кухню я не заглядывала, но в комнате повсюду были ковры: они висели на стенах, лежали на полу, устилали две кровати (вместо покрывал) и стояли по углам стоймя, свернутые в гигантские рулоны. В «стенке» все полки, даже предназначенные для книг, занимал хрусталь – вазы и вазочки, ладьи, салатницы, кувшины, графины, рюмки, стопки, стаканы, фужеры... Чего там только не было!
В данный момент, несмотря на филистерскую атмосферу, комната была похожа на избу-читальню 20-х годов прошлого века: неровными рядами стояли стулья и табуретки, у окна – стол, накрытый красным ситцем, на столе графин с водой, стакан и ваза с искусственными гвоздиками.
– Зинаида, Зиновий, товарищи! Пойдемте! Пойдемте скорее! Вера Петровна спускается! Марья Лексевна, ну что вы сидите-то?! – возбужденно кудахтал Амур Александрович. И тут я впервые увидела Петрыжкину в трикотажном вишневом платье с большим бантом, который по замыслу, вероятно, должен находиться сзади на талии, но так как платье ей было явно велико, он съехал на самую неприличную часть тела. Вместо бульдожьих морд на ногах – черные клеенчатые лодочки «под лак», а на голове – четыре не расчесанных букли после многолетней завивки.
Все высыпали на лестничную клетку, лифт раскрылся, и на полосатую ковровую дорожку (какие часто можно встретить в деревенских домах) ступила Мисс Бесконечность в сопровождении Глории Евгеньевны. Бабушка по случаю выборов решила надеть свой единственный приличный костюм бутылочного цвета, укороченный в 1978 году в ателье, а не обрезанный собственноручно – вкось и вкривь, как все остальные вещи ее гардероба. На опухших ногах вместо разноцветных старых носков с продрысью – тапки леопардовой какой-то расцветки: коричневые пятна на желтом фоне.
– А вот и наша многоуважаемая Вера Петровна! – вне себя от радости возопил Рожков. – Наконец-то, товарищи, настал этот счастливый день, когда лидером партии «Золотого песка» станет достойнейший человек, а не старый развратник и тиран, душитель правды – Нерон Тригубов!
– Глорий Амурыч, а где он сам-то? – спросила Мисс Бесконечность, по обыкновению перепутав имя и отчество своего секретаря.
– Кто, Вера Петровна? – И Амур Александрович уставился на нее, часто моргая длинными ресницами.
– Император Фунь-ка из династии Бздынь! – воскликнула она недовольно, с нетерпением даже каким-то. Все засмеялись, но Рожков не понимал, о ком идет речь, и, наклонившись над будущим лидером, снова спросил:
– Кто, простите?
– Тригубов, кто ж еще! – не выдержала Зинаида Петрыжкина.
– О! У него сегодня, так сказать, вакханалия на даче – пир! – Душ включился на полную мощность. – Я однажды видел из окошка (снаружи), как у них это проходит! Лежат все на полу в таких, знаете ли, тряпках через одно плечо перекинутых и пьют лежа и едят прямо с пола, а как наедятся, так хоть свет туши, что они там вытворяют, но свет они почему-то не гасят, а все у них в открытую происходит! И заправляет этим наш, товарищи, между прочим, лидер – Нерон Павлович!
– Кошмар!
– Тот самый человек пустой, кто весь наполнен сам собой! – с важным видом изрекла Мисс Бесконечность, после чего последовали громкие аплодисменты, а Амур Александрович записал что-то на ходу к себе в блокнот.
– Ну, пора начинать торжественную часть! Пойдемте в зал, – Зинаида Петрыжкина пригласила всех в «избу-читальню».
– Так как я сегодня баллотируюсь в президенты партии пенсионеров России под названием «Золотой песок», хочу рассказать о себе, – бойко прочитала бабушка по бумажке, когда члены вышеупомянутой партии расселись по своим местам. Затем будущий лидер скомкала со злостью шпаргалку и запустила ее в массы, решив поведать о нелегкой жизни своими словами: – Зовут меня, кто не знает, Вера Петровна Сорокина. Я коренная москвичка... – И бабушка очень подробно, долго, ничего не упустив, рассказывала о том, что корни ее огромной семьи идут из Владимирской губернии, а именно из села Судогда, и что громадная семья их жила в беспробудной нищете, и как чудом это самое семейство оказалось в Москве. Не могла она утаить от соратников по партии и того факта, что ее отцу именно по причине «беспробудной нищеты» (как она выразилась) приходилось подрабатывать – заменять пожарника – бить в какую-то колотушку и звонить в колокольчик. Также она не могла не рассказать и пресловутую историю о банке с вареньем, которую однажды на пожаре спер ее совестливый отец. – Пережить такого стыда и позора он не мог! – дрогнувшим голосом проговорила старушка – зал ревел. – И семья переехала в Москву. Так мы стали москвичами! – Последние слова утонули в бурных овациях. – Я работала с пяти лет! – сообщила коренная москвичка. Члены партии сидели как вкопанные, боясь пропустить хотя бы один факт из биографии будущего президента – если бы сейчас на дворе было лето и залетела муха, не сомневаюсь, было б слышно ее жужжание. Я тоже замерла и напрягла слух – для меня было совершеннейшей новостью, что бабушкина трудовая деятельность началась со столь раннего возраста. – Да! Не то что нынешние избалованные дети! Мне пять годков было, когда я с братьями летом водой торговала! Бывало, наберем во дворике из колонки ведро да бидон и в центр Москвы идем. Пашка, что постарше, ведро несет, Ванька, помладше, – бидон, я – кружку. Кружка – копейка! Потом делили прибыль! Так-то! – Слушатели ахнули. Она долго еще рассказывала о своей сорокатрехлетней педагогической практике, потом пустилась в воспоминания об эвакуации в годы Великой Отечественной войны, не забыла и историю о том, как отправилась на телеге одна-одинешенька за продовольствием, а на обратном пути чуть было не сорвалась в бездну вместе с лошадью и провиантом для детей. – Я (тогда еще молодой специалист!) уцелела только благодаря своей изобретательности, ловкости и сообразительности. И лошадь с харчами спасла! – хвасталась она, хотя на самом деле это не Мисс Бесконечность спасла кобылу, а умное животное ее: почувствовав пропасть впереди, кобыла что только не делала – то заржет, то задний ход даст, то на дыбы встанет, а молодой специалист Вера Петровна, вместо того чтобы выйти посмотреть, что это животное взбесилось так, кнутиком продолжает погонять, в тулупчик кутаться да песни орать на все белое вокруг лежащее безмолвие, да еще и подпрыгивает в тележке от нетерпения. Однако избиратели об этом не подозревали (откуда им знать!) – сначала долго рукоплескали, а потом и вовсе встали в знак глубочайшего уважения. И тут она вдруг обратила свои светлые очи на меня: – Машка, а что это ты не встаешь?! – Старушка, казалось, до этого момента напрочь забыла о моем присутствии и о том, что я знаю истинную историю о лошади наизусть. – Ну-ка, вставай! – Я же от удивления словно приросла к стулу. – Не тебе одной себе дифирамбы в своих романах петь! Теперь мой черед настал! Во всем надо соблюдать меру, даже в скромности! – Она снова козырнула выдранной у кого-то фразой (снова громкие аплодисменты).
– А теперь перейдем ко второй части нашего мероприятия, – важно сказал Рожков. – Товарищи, можете задавать вопросы Вере Петровне, прошу вас.
– Вы будете, в отличие от Тригубова, считаться с интересами членов партии? – задал первый вопрос импозантный, молодящийся мужчина лет шестидесяти с подкрашенными бровями и ресницами – его, кажется, зовут Карпом Игоревичем (тот самый, который куда-то не туда утащил ковровую дорожку). Он уселся рядом с Огурцовой и весь вечер оказывал ей весьма откровенные знаки внимания. И самое поразительное, что Анжелка их принимала, мало того: то платок носовой нарочно уронит, то сделает вид, что задремала и голова ее нечаянно вдруг окажется на его плече...
– Только в прятки или в салочки! – выкрикнула бабушка в ответ.
– Вера Петровна, какой ваш камень по гороскопу? – спросила Зинаида Петрыжкина.
– Кирпич! – отрезала Мисс Бесконечность.
– Скажите, мы не пожалеем впоследствии, что выбрали именно вас? А, Вера Петровна?
– Сами улей отворили, и потому некого винить, что пчелы жалят! – парировала кандидатка в президенты.
– Какова ваша программа? Что вы собираетесь полезного сделать для отечества?
– Это всем известно! Избавить его от злокачественной опухоли!