Самое гордое одиночество
Шрифт:
– Маш! Держи ее!
– Пустите! Я хочу дышать полной грудью! Развлекаться хочу! К мужчинам хочу! В ресторан хочу! Цветов хочу! Ванну с шампанским хочу! Хочу! Хочу! Хочу!
– Икки! Да ты ополоумела совсем! Где твоя гордость? – то ли утешала, то ли укоряла ее Пулька.
– Дома забыла! – буркнула любвеобильная наша подруга и, видимо, поняв, что не видать ей сегодня ни цветов, ни ванны с шампанским, ни мужчины, успокоилась как-то сразу – притихла.
– Девочки, а пойдемте в книжный зайдем, – предложила я – я не могла пройти мимо, не взглянув на полку с собственными сочинениями.
– Вот и все ваши интересы! – еще злилась Икки. – Книжные черви!
Пулька сразу ринулась в отдел медицины – ничто другое ее не интересовало, мы с Икки отправились в зал художественной литературы.
– Зарубежная, юмор, мемуары, детективы... – бормотала я, ни на секунду не отпуская подругу от себя. Когда я практически волоком дотащила ее до «любовных романов», мы увидели нечто такое, что поначалу не смогли и уразуметь.
Полку с моими романами загородил собой человек в потертых джинсах, которые были ему явно велики, впрочем, как и замшевая бежево-коричневая куртка. Он взобрался на стремянку и одни книги зачем-то заставлял другими. Я еще подумала, что это, наверное, сотрудник магазина и что он уже собрался домой (стрелка часов показывала половину девятого, а магазин закрывается в девять), оделся, а начальство потребовало выставить новые книжки. Я подошла поближе и увидела, что именно мои творения пренебрежительно задвигаются к стенке, а впереди выстроился ряд одинаковых, с очень знакомым названием: «Нетленные записки Евгения Овечкина».
У меня от удивления открылся рот. Сотрудник магазина, сделав свое черное дело, слез с лестницы и, отойдя на метр от полок, стоял и любовался, как художник любуется своей новой только что завершенной картиной. Я не растерялась и дернула его за рукав.
– Ну чего? – прогнусавил сотрудник, будто его отвлекли от важного дела. – Чего? – И тут он повернулся ко мне лицом...
«Сотрудником» оказался бывший член нашего содружества и бывший Иккин муж – Женька Овечкин. Он смущенно глядел на меня поверх очков, чуть наклонившись вперед, и снова напомнил мне желторотого цыпленка – жалкого и беззащитного.
– Овечкин?! – вылетело у Икки – она была поражена и сказала мне потом, что подумала, будто Пулька пригласила его на свидание шестым, как та выразилась касательно Серапионовича – «до кучи».
– Ты что, тут работаешь? – наивно спросила я.
– Да, то есть нет, – замялся он и покраснел.
– А-а!!! Этот Идейский петух свои книжки рекламирует! – догадалась Икки. – Твои ставит на задний план, чтоб никто не покупал, а свои на всеобщее обозрение выставляет! Что, нетленки не пользуются спросом? И реклама в общественном транспорте не помогла? – желчно спросила она бывшего мужа и вдруг захохотала, да громко так – на весь зал художественной литературы. Икки вспомнила те самые времена перед разводом, когда по утрам Женька спускался в метро, залезал в переполненный вагон, потом умудрялся сесть на освободившееся место, доставал из сумки книгу собственного сочинения, чтобы окружающим было видно название и имя автора и начинал ржать как ненормальный, надеясь, что пассажиры из разных концов вагона к нему проберутся и спросят, что он читает. А вечерами в самый час пик он совершал подобные поездки в спальные районы и катался там в битком набитых автобусах!
– Куда вы пропали-то? – послышался позади Пулькин голос. – Икки, у тебя что, истерика? – И тут она увидела Женьку. – Овечкин! Как ты тут оказался? Ты что здесь делаешь? Снова в содружество наше влезть жаждешь? Можешь не мечтать! У нас был уже горький опыт! Два раза тебя, змею подколодную, на груди пригрели! И отстань от Икки!
–
– Магазин закрывается! Просьба освободить помещение! – донеслось до наших ушей, и мы вместе с Овечкиным вышли на улицу.
– Больно мне надо попадаться ей на глаза да еще звонить, – недовольно бубнил мой сокурсник.
– Жень, ну что, на Марс-то летишь? – решила узнать я – все-таки Овечкин когда-то был моим другом.
– Нет.
– Что ж так? – язвительно спросила Икки.
– Ходил по врачам – не разрешают, говорят, что у меня здоровье для полета слабое, да и зрение плохое. Я теперь в Африку собрался! – радостно сообщил он, и в его глазах появился блеск.
– Новая бредовая идея. Я ведь говорила тебе, что он без них жить не может, – шепнула мне Икки на ухо.
– А что ты в Африке-то собрался делать? – изумилась я.
– Изучать банту – семью языков коренного населения Центральной и Южной части африканского материка.
– Зачем? – изумилась я еще больше.
– Как ты не понимаешь! На банту говорит 25 процентов общей численности населения Африки! А это почти 90 миллионов человек! – И Женька заговорил с такой горячностью, с какой убеждал меня полтора года назад в правильности своего намерения сделать операцию по перемене пола. – Все языки банту имеют сходный морфологический строй, синтаксис и некоторую часть общей лексики! Языки банту агглютинативные с элементами флективности. Фонетическая система характеризуется наличием музыкальных тонов, имеющих семантическое и грамматическое значение; в большинстве языков пять-семь гласных, слог открытый. Лишь в языках Камеруна... – он бы еще говорил и говорил, но Пулька прервала его:
– Удачи тебе, Овечкин, а нам пора.
– Ничего-то вы не понимаете! Э-эх! Бабы! – с негодованием и горечью воскликнул он и, обреченно махнув рукой, пошел прочь.
– Хам! – со смешком вырвалось у Икки.
– У тебя сердце не екнуло? – спросила я.
– Что это оно у меня екать должно?! Я ведь сказала тебе: Овечкин – прочитанная книга!
– А перечитать не хочешь? – не отступала я, думая, что лучше бы, наверное, для Икки было, если б она встречалась с одним, постоянным мужчиной.
– Глупые книги не перечитываю!
– И правильно! – поддержала ее Пулька, садясь за руль.
– Вот скажите, почему мне одни дураки да подонки попадаются? За всю жизнь у меня не было ни одного нормального мужчины! – пожаловалась Икки, когда машина тронулась с места.
– Мне тоже нормальных не попадалось. – И я рассказала о моем походе с Мнушкиным в «ресторацию».
– Ужас! Маш, я не понимаю, почему ты слушаешь какую-то Любочку? Может, она тебя разыграть хотела, а ты поперлась с этой колючей бородавкой в общепит?
– Ну, во-первых, Любочка – «не какая-то»! Она мой редактор!
– А зачем ты в редакцию ездила? – поинтересовалась Икки.
– Моя последняя книга вышла – «Секс на сеновале», и еще письмо пришло от поклонника моего таланта.
– Да ты что?!
– Ему 35 лет, светловолосый, сероглазый, Корнеем зовут. Просит, если, конечно, мы с Икки не являемся художественным вымыслом, позвонить ему. Мы очень ему понравились в «Записках», и с кем-нибудь из нас он с удовольствием связал бы свою жизнь.