Самое ужасное путешествие (с илл.)
Шрифт:
Ветер по-прежнему благоприятствовал нам и вскоре заметно посвежел. 7 октября в пятницу мы под одними парусами развили скорость в 7–8 узлов, что весьма недурно для старушки «Терра-Пуш», [35] как мы ласково прозвали наш корабль. До Мельбурна оставалось всего лишь 1600 километров. В субботу ночью мы стояли у брам-фалов. Кемпбелл заступил на вахту в 4 часа утра в воскресенье. Ветер дул крепкий, порывистый, но судно все еще несло брамсели. Сильное волнение в корму подгоняло нас в нужном направлении.
35
Здесь игра слов: «пуш» по-английски значит «шустрик».
В 6.30
Брам-стеньга, казалось, не выдержит, но пока ветер бушевал с прежней яростью, ничего нельзя было сделать. Кемпбелл, улыбаясь, спокойно расхаживал по мостику взад и вперед. Вахта собралась у вантов, готовая в любой момент кинуться наверх. Крин вызвался один подняться и попытаться очистить блок, но ему не разрешили. Еще немного и брам-стеньга рухнет, и тут ничем не поможешь.
Шквал прошел, парус высвободили и свернули. В следующий шквал мы благополучно опустили брамсели, и все обошлось. Ущерб выразился в разорванном парусе и треснувшей брам-стеньге.
На следующее утро в самый разгар работы, когда мы подвязывали новый бом-брамсель, налетел шторм с градом, какого я в жизни не видел. Градины были несколько дюймов в окружности, их удары были ощутимы даже сквозь плотную одежду и плащ. Одновременно возникло несколько водяных смерчей. Те, кто работал на бом-брам-рее, хлебнули лиха. А их товарищи внизу, на палубе, лепили комки из градин, воображая, что это снежки.
С тех пор штормовой ветер все время нам сопутствовал. Рано утром 12 октября показались огни маяка на мысе Отуэй. Подняв пар в машине и поставив все паруса до последнего лоскута, мы чуть-чуть не успели к полудню, до начала отлива, зайти в залив Порт-Филлип, а потом это уже было невозможно. Мы вошли в гавань Мельбурна вечером в полной темноте при сильном ветре.
Скотта ждала телеграмма: «Мадейра. Иду на юг. Амундсен».
Эта телеграмма имела необычайно важное значение, как станет ясно из последнего акта трагедии. Капитан Руаль Амундсен принадлежал к числу самых выдающихся исследователей того времени и находился в расцвете лет: ему был 41 год, на два года меньше, чем Скотту. В Антарктике он побывал раньше Скотта – в 1897–1899 годах с бельгийской экспедицией, и потому никоим образом не признавал за нами приоритета на Южный полюс. Затем он задумал осуществить вековую мечту путешественников – пройти Северо-Западным проходом и действительно прошел им в 1905 году на 60-тонной шхуне. Последнее, что мы о нем знали, это то, что он снарядил бывший корабль Нансена «Фрам» для дальнейшего исследования Арктики. Но это был всего-навсего трюк. Выйдя в море, он сообщил своим людям, что намерен плыть не на север, а на юг. И, придя на Мадейру, дал эту короткую телеграмму, означающую: «Я буду на Южном полюсе раньше вас». Она означала также, что мы вступаем в соперничество с очень сильным противником, хотя тогда мы не до конца это понимали.
Руаль Амундсен (Roald Engelbregt Gravning Amundsen) 1872–1928
В Мельбурне на борт взошел адмирал, стоявший во главе Австралийской станции. Больше всего внимания он уделил черному судовому коту по
Кот пользовался большой популярностью у команды «Терра-Новы» и часто попадал в объектив фотоаппарата. Говорят, что не иначе как в подражание древним римлянам прожорливая бестия наедалась тюленьей ворвани до отвала, отрыгивала ее, возвращалась и возобновляла трапезу. Ниггер был замечательно красив. На обратном пути из Антарктики в 1911 году, испугавшись чего-то на палубе, он прыгнул в воду. Несмотря на бурное море застопорили ход, спустили шлюпку и кота спасли. Он провел еще один счастливый год на борту, но в 1912 году, на пути из второго плавания в Антарктику, исчез с палубы в темную бурную ночь. Ниггер норовил вместе с матросами влезать на реи. В ту ночь его видели на грот-марса-рее, выше которого он никогда не забирался. Он исчез при сильном шквале, вероятно, из-за того, что рей был обледеневший.
В Мельбурне Уилсон присоединился к нам, а Скотт сошел на берег, чтобы уладить различные дела и догнать нас в Новой Зеландии. К этому времени он, по-моему, уже настолько хорошо познакомился с участниками экспедиции, что мог вынести о них верное суждение. Я не сомневаюсь, что он был удовлетворен. Энтузиазм и дух товарищества, царившие на корабле, не могли не принести хороших плодов. Конечно, при желании можно было подобрать коллектив, более искусно управляющийся с парусами, но где найти других людей, которые бы с такой же готовностью, пренебрегая довольно ощутимыми неудобствами, выполняли тяжелую и неприятную работу и никогда не роптали и не унывали! Следует подчеркнуть, что эта энергия щедро расходовалась именно в интересах экспедиции, о себе же решительно никто не думал. К чести всех участников должен сказать, что этот настрой не ослабевал с момента выхода из Лондона и до возвращения три года спустя в Новую Зеландию.
Из старших офицеров Скотт все больше и больше полагался на Кемпбелла, которому предстояло возглавить северную партию. Он уже тогда проявлял те качества характера, которые позволили ему благополучно провести свой небольшой отряд через невзгоды такой трудной зимы, какие нечасто выпадают на долю людей. Боуэрс тоже зарекомендовал себя превосходным моряком, а это было убедительным доказательством его пригодности к путешествиям в Антарктике: хороший моряк, скорее всего, не оплошает и в санном походе. И все же в ту пору Скотт вряд ли мог предвидеть, что Боуэрс окажется «самым упорным из всех путешественников, ведших когда-либо исследования в полярных областях, и в то же время самым неунывающим». Но первоклассным моряком он себя уже проявил. Среди молодых научных работников несколько человек также показали отличные моряцкие качества, и это было добрым предзнаменованием на будущее. Вообще мне кажется, что Скотт сошел на землю Австралии, исполненный самых радужных надежд.
Покидая Мельбурн и направляясь в Новую Зеландию, мы все испытывали некоторое утомление, что в общем не удивительно: прогулка по берегу виделась нам величайшим счастьем после того, как мы пять месяцев вкалывали в тесноте корабля, который кренился на 50° то в одну, то в другую сторону. Кроме того, давал себя знать недостаток свежего мяса и овощей, хотя делалось все возможное и невозможное для того, чтобы нас ими обеспечить. Было, конечно, прекрасно, что группа людей, всячески оберегаемая от цинги, перед расставанием с цивилизацией какое-то время будет питаться свежей пищей и вообще переменит образ жизни.