Самое ужасное путешествие
Шрифт:
На горизонте появились и постепенно увеличиваются горы.
Никогда прежде я не видел таких ярких контрастов между чёрными скалами и белым снегом. Остров Уайт накрыт длинными грядами тёмных кучевых облаков, над которыми в синем небе высятся белые пики хребта Ройял-Сосайети. Тёмно-серый Барьер выглядит очень красивым. А сейчас впереди холм Обсервейшн и скала Касл. Вряд ли ещё когда-нибудь увижу я это зрелище, но в моей памяти оно навсегда останется воспоминанием о возвращении домой после длительных и тяжёлых странствий. Немного жаль даже, что я расстаюсь с этим пейзажем навсегда, хотя, казалось бы, чего жалеть — я налюбовался им вдоволь.
25 ноября. Раннее утро. Прошли с гружёными санями 24 мили и были вознаграждены самыми радостными новостями: партия Кемпбелла в полном составе пришла на мыс Эванс.
Все здоровы. Они выступили из Убежища Эванс 30 сентября, здесь появились 6 ноября. Какое
26 ноября. Раннее утро. Вчера вечером около 6.45 покинули мыс Хат, к девяти пришли на мыс Эванс и до двух часов утра сидели и разговаривали.
Все члены северной партии выглядят хорошо, не измождены, веселы, с юмором рассказывают о пережитых волнениях и невзгодах.
Я не могу изложить историю их злоключений во всех деталях. Когда наш корабль боролся с паком, пытаясь пробиться к ним, в заливе Терра-Нова при обзоре с высоты 200 футов до самого горизонта простиралась открытая вода. Они решили, что судно потерпело кораблекрушение или забрало всех остальных с берега, а после этого было отнесено на север теми страшными штормами, которые один за другим пронеслись над ними, и не могло уже вернуться назад. О том, чтобы до наступления зимы предпринять по берегу лыжный переход, они серьёзно и не думали. Тогда они начали готовиться к зиме, прежде всего вырубили себе жильё в большом снежном надуве, находившемся в миле от места их высадки. В нём они обосновались и обогревались так хорошо, что в августе разрушили одну из трёх дверей, построенных из галетных ящиков и мешков.
Печкой им служило днище от жестянки для керосина, топливом — тюленьи кости, облитые и пропитанные ворванью.
По словам Кемпбелла, печь давала не меньше жара, чем примус. Конечно, все они были грязные. Наибольшей опасностью для них были дизентерия и птомаиновое отравление.
Весьма занимательны их рассказы о зимовке: о том, как забивали кляп в дымоход, или «о спорте в Антарктике»; о лекциях; о том, как грязны они были; об имевшихся книгах числом Четыре, включая «Дэвида Копперфильда»; о том, как ураган унёс бамбуковые стойки одной из палаток, её обитателям пришлось ночью ползком пробираться по льду в пещеру и спать вдвоём в одном спальном мешке, хорошо ещё, что имелась запасная палатка; как испортилась запасённая тюленина, они сели на половинный паёк, голодали, думали уже, что зимой пропадут, но тут удалось убить двух тюленей; о рыбе, извлечённой из желудка тюленя, — «лучшей нашей еде», о ворвани, которую употребляли в пищу.
Они зарылись так глубоко в снег, что мороз был им нипочём. Всё время дули сильные западо-юго-западные ветры, с плато срывались холодные вихри, но в пещере их завывания почти не были слышны. Иногда выдавалось всего по галете в день на каждого, а сахар только по воскресеньям и т. д.
Итак, на этом направлении всё обошлось благополучно, и мы поступили правильно, совершив поход на юг, по крайней мере мы получили все записи. Всё же, по-моему, лучше хоть какие-то, чем никаких.
Вечер. Фотографии полюсной партии на Полюсе и норвежского гурия (палатка норвежцев, столб и два флага), заснятые нашими, очень хорошие. Одна плёнка не использована, на другой — два этих снимка, сделанных аппаратом Бёрди. Выглядят все здоровыми, весёлыми, одежда не обледенела{193}. Погода, похоже, стояла безветренная — поверхность выглядит довольно рыхлой.
Аткинсон и Кемпбелл с одной собачьей упряжкой отправились на мыс Хат, затем мы все соберёмся здесь. До мыса Хат пока ещё можно пройти по прочному льду, но вокруг, сколько хватает глаз, открытая вода.
Вот уже три дня упорно дует южный ветер. Сегодня мулы должны прийти на мыс Хат.
Это самый счастливый день почти за год, можно сказать, даже единственный счастливый день.
ГЛАВА VII. ПУТЕШЕСТВИЕ К ПОЛЮСУ
Дон Жуан. Тот, кого мы именуем Человеком, и кто в личных своих делах труслив как заяц, — становится героем, когда борется за идею. Как гражданин он может быть жалок, как фанатик — опасен. Поработить его можно, только если он достаточно слаб духом, чтобы внять увещеваниям рассудка. Уверяю вас, господа: стоит лишь поманить человека тем, что сейчас он называет служением святому делу — и что потом будет называться множеством других имён, — и вы увидите, что он даже не задумывается о тех последствиях, которые для него лично могут оказаться плачевными…
Дон Жуан.
Все идеи, за которые станут умирать люди, будут всесветного значения. Когда испанец поймёт
Статуя. Чушь!
Дон Жуан. То, что вы называете чушью, — единственное, ради чего человек отваживается на смерть. Впоследствии, правда, и идея свободы покажется ему недостаточно всеобъемлющей; люди станут умирать ради совершенствования человека, в жертву которому они с радостью принесут свою свободу [278]
278
Перевод Е. Калашниковой. — Ред.
5. НА ПОЛЮСЕ И НА ПУТИ ОБРАТНО
Полюсная партия
Скотт; Уилсон; Боуэрс; Отс; старшина Эванс
Склады
Одной тонны (79°29'); Верхний барьерный или гора Хупер (80°32'); Средний барьерный (81°35'); Нижний барьерный (82°47'); Осколки (севернее Ворот); Нижний ледниковый (южнее Ворот); Средний ледниковый (Клаудмейкер); Верхний ледниковый (гора Дарвин); Трёх градусов (86°56'); Полутора градусов (88°29'); Последний (89°32')
Из экспедиции «Дисковери» Скотт вынес мнение, что молодые люди играют важную роль в полярных исследованиях; и тем не менее пятёрку, которая с широты 87°32' пошла дальше на юг, составляли исключительно люди зрелого возраста, причём выбраны они были из большой группы в основном молодых людей. Четверо из них привыкли брать на себя ответственность и вести за собой других{194}. Четверо из них имели за плечами богатый опыт санных экспедиций, притерпелись к низким температурам. Ни один не спасовал бы перед опасностью, не впал бы в панику ни при каких обстоятельствах, не был подвержен изнурительным нервным срывам. Скотт и Уилсон были самыми возбудимыми из всей партии. По-моему, волнения, посещавшие Скотта, не столько давали выход его энергии, сколько помогали превозмочь однообразие духовной жизни. Скотту было 43 года, Уилсону — 39, Эвансу — 37, Отсу — 32, Боуэрсу — 28. Для своего возраста Боуэрс был на редкость зрелым человеком.
Партия из пяти человек, конечно, лучше справится с положением, если один из её членов выйдет из строя, но вряд ли у неё есть ещё какие-нибудь преимущества, и, взяв в поход на полюс лишнего человека, Скотт много терял и ничего не выигрывал. Этот поступок говорит, с моей точки зрения, о том, что в то время он считал своё положение очень устойчивым.
Ему хотелось взять с собой как можно больше людей. Он, казалось, стремится к тому, чтобы в полюсной экспедиции были представлены и армия, и флот. Так или иначе, он взял пять человек, причём решение относительно пятого принял в самый последний момент, добавив тем самым ещё одно звено к цепи.
И он был доволен своим решением. Через четыре дня после ухода последней возвращающейся партии, лёжа во время пурги в тепле спального мешка, хотя температура в полдень была -20° [-30 °C], он написал длинный панегирик, в котором очень высоко отозвался о своих товарищах, и заключил его словами:
«Таким образом, лучшего подбора людей не придумать» [279] .
Старшину Эванса он называет работником-богатырём, одарённым «поистине замечательной головой»! Ни слова о том, что партия мёрзнет, хотя они уже достигли наибольшей высоты своего маршрута. Еда удовлетворяет их полностью. Пока нет ни тени беспокойства. Только у Эванса на руке неприятный порез {195} !
279
«Последняя экспедиция Р. Скотта», с. 343.
В том, что партия разрослась до пяти человек, было больше недостатков, чем можно предположить с первого взгляда.
Запас провианта на четверых был рассчитан на пять с половиной недель. Пятерым его могло хватить только на четыре недели. Возникали и бытовые неудобства, ибо, повторяю, всё было рассчитано на четверых, палатка, например, в которой из-за внутренней палатки делалось ещё меньше места.
Когда спальные мешки расстилали на ночь, у двоих крайних они не помещались на полу и те частично спали на снегу; их мешки соприкасались с внутренней палаткой и впитывали влагу от оседавшего на ней инея.