Самое ужасное путешествие
Шрифт:
Из писем Р. Скотта, адресованных другим друзьям:
«Хочу сказать вам, что я не был слишком стар для этой работы. Первыми сдали люди более молодые… В конце концов мы показали хороший пример своим соотечественникам, если не тем, что попали в скверное положение, так тем, что встретили его как мужчины, оказавшись в нём. Мы могли бы справиться, если бы бросили заболевших.
Уилсон, лучший из людей, когда-либо существовавших, многократно жертвовал собой ради больных товарищей по экспедиции…
Мы были у полюса и совершили длиннейшее путешествие из когда-либо известных. Истинной причиной, задержавшей нас, является ужасная погода и неожиданный холод к концу путешествия.
Как много я мог бы рассказать тебе об этом путешествии!
Насколько оно было лучше спокойного сидения дома в условиях всяческого комфорта!» [332]
332
«Последняя экспедиция Р. Скотта», с. 385–389.
Послание
Причины катастрофы не вызваны недостатками организации, но невезением в тех рискованных предприятиях, которые пришлось предпринимать.
1. Потеря конного транспорта в марте 1911 года заставила меня двинуться в путь позже, чем я предполагал, и вынудила нас сократить количество перевозимых грузов.
2. Непогода во время путешествия к полюсу и особенно продолжительная буря на 83° ю. ш. задержала нас.
3. Мягкий снег на нижних подступах к леднику опять-таки понизил нашу скорость.
Мы настойчиво боролись с этими досадными обстоятельствами и победили их, но это сказалось на уменьшении нашего продовольственного резерва.
Каждая мелочь нашего пищевого довольствия, одежда и склады, устроенные на внутреннем ледниковом щите и на протяжении всех этих долгих 700 миль до полюса и обратно, были продуманы в совершенстве. Передовой отряд вернулся бы к леднику в прекрасном состоянии и с излишками продовольствия, если бы не вышел из строя, к нашему изумлению, человек, гибели которого мы меньше всего могли ожидать.
Эдгар Эванс считался сильнейшим человеком из всего отряда.
Ледник Бирдмора не труден в прекрасную погоду, но на обратном пути у нас не было ни единого действительно хорошего дня. Это обстоятельство в связи с болезнью товарища невероятно осложнило наше и без того трудное положение.
Как я уже говорил в другом месте, мы попали в область ужасно неровного льда, и Эдгар Эванс получил сотрясение мозга. Он умер естественной смертью, но оставил наш отряд в расстройстве, а осень неожиданно быстро надвигалась.
Но все вышеперечисленные факты были ничто по сравнению с тем сюрпризом, который ожидал нас на Барьере. Я настаиваю на том, что меры, принятые нами для возвращения, были вполне достаточны и что никто на свете не мог бы ожидать той температуры и состояния пути, какие мы встретили в это время года. На плато на широте 85–86° мы имели -20° [-29 °C], -30° [-34 °C]. На Барьере на широте 82°, на 10 000 футов ниже, у нас было довольно регулярно днём — 30°, ночью -47° [-44 °C], при постоянном противном ветре во время наших дневных переходов. Ясно, что эти обстоятельства произошли совершенно внезапно, и наша катастрофа, конечно, объясняется этим внезапным наступлением суровой погоды, которая как будто не имеет никакого удовлетворительного объяснения. Я не думаю, чтобы кому-либо когда-либо приходилось переживать такой месяц, который пережили мы. И мы всё-таки справились бы, несмотря на погоду, если бы не болезнь второго нашего сотоварища — капитана Отса и не нехватка горючего на наших складах, причину которой я не могу понять, и, наконец, если бы не буря, налетевшая на нас в 11 милях от склада, где мы надеялись забрать свои последние запасы. Право, едва ли можно ждать большего невезения — это был последний удар.
Мы прибыли на 11 милю от нашего старого лагеря Одной тонны с горючим на одну последнюю еду и с запасом пищи на два дня. В течение четырёх суток мы не в состоянии были оставить палатку — буря воет вокруг нас. Мы ослабели, писать трудно, но я, лично, не жалею об этом путешествии.
Оно показало, что англичане могут переносить лишения, помогать друг другу и встречать смерть с такой же величавой храбростью, как и в былое время. Мы шли на риск. Обстоятельства повернулись против нас, и поэтому у нас нет причин жаловаться. Нужно склониться перед волей провидения, с решимостью делать до конца то, что в наших силах. Но если мы пожелали отдать свои жизни за это дело, ради чести своей родины, то я взываю к своим соотечественникам с просьбой позаботиться о наших близких.
Если бы мы остались в живых, то какую бы я поведал повесть о твёрдости, выносливости и отваге своих товарищей!
Мои неровные строки и наши мёртвые тела должны поведать эту повесть, но, конечно, конечно же, наша великая и богатая страна позаботится о том, чтобы наши близкие были как следует обеспечены.
333
«Последняя экспедиция Р. Скотта», с. 389–391.
ГЛАВА XIX. ЧТОБЫ НЕ ПОВТОРИЛОСЬ
Читателям, конечно, захочется узнать, каково моё мнение об экспедиции по прошествии стольких лет, ибо оно не могло у нас сложиться, пока мы, участники, видели её вблизи, да и я, младший чин двадцати четырёх лет от роду, не то что не смел судить о своих руководителях, но по молодости не знал, стоят ли чего-нибудь мои суждения. Теперь я могу с уверенностью сказать, что хотя нас постигла величайшая трагедия, которая именно поэтому никогда не забудется, не в ней главное. В широкой перспективе,
Трудно себе представить более деловое предприятие. С другой стороны, наша экспедиция — она подвергается невероятному риску, проявляет чудеса сверхчеловеческой выносливости, достигает бессмертной славы, увековеченной торжественными соборными проповедями и памятниками в общественных местах, но достигает полюса лишь для того, чтобы удостовериться в бессмысленности этого страшного похода и потерять во льдах лучших людей. Нелепо было бы пытаться замолчать этот контраст, а написать книгу и не сказать о нём — значит напрасно потратить время.
Прежде всего я должен отдать должное Амундсену. Я не пытался скрывать, как мы к нему относились, когда он, убедив весь мир и нас в том числе, что снаряжает «Фрам» для путешествия в Арктику, и отправившись на север, внезапно ринулся на юг. Ничто так не отталкивает, как обман. Но когда Скотт, придя на полюс, обнаружил, что Амундсен там побывал за месяц до него, его огорчение не имело ничего общего с чувством школьника, проигравшего соревнования в беге. Я рассказал в этой книге, чего стоило Скотту и четверым его товарищам дойти до полюса, какие мучения испытывали они на обратном пути, пока смерть их не остановила.
Они рисковали и страдали прежде всего для того, чтобы люди могли узнать, что собой представляет этот край земли, где не заходит солнце, а человек, сойдя со своей орбиты, вертится, как спица в колесе, и, куда бы он ни повернулся, он всегда смотрит на север. В тот самый миг как Скотт увидел палатку норвежцев, он понял, что ему нечем удивить мир.
Достижение им полюса имело смысл лишь как предосторожность на случай гибели Амундсена на обратном пути, но путь этот был равно опасен для обоих. Поход к полюсу оказался бесполезным, и это явилось ударом для путешественников.
Неудивительно, что Боуэрс обрадовался, когда на обратной дороге они наконец оторвались от лыжни норвежцев и пошли своим путём.
Сейчас эта боль утихла, а будущий исследователь и не вспомнит о ней. Его заинтересует иное: в чём секрет лёгкой победы Амундсена? В чём причина наших бед и потерь? Сперва о победе Амундсена. Нет сомнений в том, что в значительной мере она объясняется замечательными личными качествами этого человека. Есть мудрость особого рода, составляющая специфическую гениальность путешественника. Амундсен доказал, что обладает ею, предположив, что в Китовой бухте расположен такой же обширный кусок твёрдой суши, каким является остров Росса. Он врождённый вожак, это видно из того, что он находит в себе смелость идти на большой риск. А он, конечно, сильно рисковал, когда отказался от проложенного Скоттом и Шеклтоном пути к полюсу и решил найти другой проход — с Барьера через горы на плато. Как известно, он в этом преуспел и открыл лучший на сегодняшний день маршрут к полюсу{224}. А ведь он легко мог ошибиться и погибнуть! Им двигало бесценное сочетание расчёта с дерзанием. Всё это говорит в его пользу. Но ведь и Скотт дерзал — пожалуй, ни один капитан китобойца — консерватор не согласился бы экспериментировать с моторным транспортом, пони и санями на человеческой тяге, а ограничился бы собаками и погонщиками на лыжах. Именно этот избитый путь выбрал Амундсен — и играючи дошёл до полюса и обратно; его люди и собаки не испытывали ни чрезмерного напряжения, ни каких-либо больших трудностей. Сам Амундсен с начала и до конца путешествия не вёз сани и одной мили.
Лёгкость его свершений вовсе не означает, что его экспедиция была богаче нашей дарованиями и человеческими характерами. Мы страдали не от недостатка умов и отваги, а скорее от их избытка. Наша экспедиция прежде всего была важным научным предприятием, полюс же служил лишь для привлечения общественной поддержки, хотя для науки он не важнее, чем любой другой акр площади на плато. Мы двигались по следам экспедиции, которая доставила больше научных результатов, чем все ей предшествующие — по следам экспедиции «Дисковери» под руководством Скотта{225}. У нас был самый большой и самый деятельный коллектив учёных, когда-либо отплывавший от берегов Англии. Мы всё подвергали сомнению, всем интересовались, хотели всё понять. Мы взяли на себя работу, которой хватило бы ещё на две или три экспедиции.
Совершенно очевидно, что в подобном распылении усилий есть свои недостатки. Скотт хотел достигнуть полюса — опасная и трудная задача, но осуществимая. Уилсон хотел во что бы то ни стало добыть яйцо императорского пингвина — безумно опасное и нечеловечески трудное предприятие, к тому же мало осуществимое, ведь трое его участников остались живы лишь чудом. Эти два подвига надо сложить.
Но кроме этих путешествий был ещё поход для устройства складов и другие вылазки, так что к концу второго санного сезона мы уже устали, а самый трудный год был ещё впереди.
Мы, оставшиеся в живых, пошли на поиски мёртвых, хотя где-то во льдах нашей помощи, возможно, ждала партия Кемпбелла, которая собственными силами, живая и невредимая, добралась до мыса Хат. А если бы они погибли — что бы тогда сказали о нас?
Практичный современный человек не скупится на критические замечания по поводу организации экспедиции. Следовало, говорит он, взять собак, но не поясняет, каким образом можно было их поднять на ледник Бирдмора и спустить их оттуда. Он возмущается тем, что 30 фунтов геологических образцов были сознательно добавлены к весу груза на санях, которые люди тащили ценой своей жизни, но не понимает, что главной помехой было плохое скольжение полозьев по шершавой поверхности снега, а не мёртвый груз, в данном случае пренебрежимо малый. Не знает он и того, что эти самые образцы позволяют определить возраст континента и могут по-новому осветить всю историю растительного мира.