Самое ужасное путешествие
Шрифт:
Нас отделяли от них 110 миль. Но
Ледяные громады стоят на века, Но издали видит продрогший матрос Их белыми клочьями, как облака… [84]и я, признаюсь, вернулся на тёплую койку. В полночь в детскую ворвалась шумная толпа, в честь Нового года звонившая в обеденный колокольчик. Я ждал, что меня стащат с койки, но, подбодрённый ударом в бок от Бёрди Боуэрса, живо вскочил сам.
Мы шли берегом Земли Виктории, залитой ярким солнечным светом.
84
Томсон.
«Вечер совершенно
Второго января, в понедельник, в 8.30 вечера мы увидели в 115 милях от нас вулкан Эребус. На следующее утро чуть ли не все были на реях — убирали паруса. Судно держало курс на мыс Крозир, и нашим восхищённым взглядам открывалась северная оконечность острова Росса, а на восток от него простиралась стена Барьера, скрывавшаяся за горизонтом. Воды, по которым мы шли, кишели пингвинами Адели и косатками.
85
«Последняя экспедиция Р. Скотта», с. 72.
Я видел Фудзияму, самую изящную и стройную из всех гор на Земле; видел горы Канченджанги — из смертных только Микельанджело мог бы воссоздать такое величие. Но мне милее всех Эребус. Тот, кто сотворил Эребус, понимал очарование горизонтальных линий, и очертания Эребуса ближе к ним, чем к вертикалям. Это самая умиротворяющая гора на свете, и я очень обрадовался, узнав, что наш дом будет стоять у её подножия.
И постоянно над кратером Эребуса лениво полощется флаг из вулканических паров.
Мы достигли передней стенки Барьера приблизительно в пяти милях восточнее места её соединения с базальтовыми скалами мыса Крозир. Уже видны возникшие в результате сжатия ледяные волны, оказавшиеся таким серьёзным препятствием на пути путешественников с «Дисковери» к колонии императорских пингвинов. Нолл чист, а вершину горы Террор окутывают облака. Что же касается Барьера, то нам он кажется старым знакомцем — так точно он соответствует нашим представлениям о нём и изображениям на рисунках и фотографиях.
Скотт приказал спустить вельбот, и мы подгребли под утёсы.
Нас встретил довольно сильный прибой.
«Нам было поручено выяснить возможности высадки, но прибой с такой силой разбивался среди глыб льда на берегу и у подножия льда, что о высадке нечего было и думать. Мы бы и лодку разбили и сами очутились в воде. Но для меня это было истинной мукой — ведь в каких-то шести футах над нами на небольшом грязном обломке старого припая, выброшенном на берег, размером не более десяти квадратных футов, стоял понурившись живой птенец императорского пингвина, а рядом спал стоя его верный родитель. Малыш был ещё покрыт пухом — интереснейший факт биографии этой птицы, мы догадывались о нём, но до сих пор никто этого не видел. Ни в природе, ни на чучелах мы не наблюдали такой стадии развития: крылья уже освободились от пуха и покрылись перьями, оперилась также полоска на груди и часть головы. Эта птица явилась бы для меня бесценным сокровищем, но мы не могли рисковать ради неё жизнью, и она осталась стоять на своём месте.
Любопытно, что, хотя вокруг было сколько угодно чистого льда, на котором могли бы жить эти жалкие отщепенцы, покинутые цветущей колонией — вместе с дрейфующим припаем та уже плыла на север, — они предпочли остаться на единственном уцелевшем обломке льда размером около десяти квадратных футов, да к тому же ещё оказавшемся на шесть футов выше уровня воды; они явно не могли взять в толк, почему эта льдина никак не оторвётся и не последует за всеобщим исходом на север, начавшимся, должно быть, с месяц назад. Интереснейший случай, наводящий на мысль о том, что эти смешные существа очень туго соображают. Но в этом чрезвычайно грязном куске льда, имевшем в толщину около двух футов и нависавшем над водой наподобие пещеры, было ещё кое-что удивительное: из его нижней стороны торчали лапы и куски тел дохлых пингвинят, а в одном месте даже труп взрослой особи. Я надеюсь зарисовать весь этот необычный сюжет, ведь, насколько нам было известно, именно в этом уголке можно узнать кое-что об императорских пингвинах, иначе их жизнь останется тайной, как многие другие явления живой и неживой природы. А этот эпизод, во всяком случае, вносит нечто новое в наши познания об удивительной примитивной птице…
Выгребая из-под ледяных обрывов, мы все острили, что было бы неплохим предсмертным развлечением увидеть, как нависающий лёд отрывается и падает на нас. Признаться,
86
Журнал Уилсона в Scott's Last Expedition, vol. I, p. 613–614.
К западу от мыса Крозир склоны горы Террор спускались к морю, образуя удобное для высадки место, но только в спокойную погоду. Летом здесь располагается большая колония пингвинов Адели, и именно здесь экспедиция «Дисковери» оставила на столбе записку с описанием своего маршрута, предназначавшуюся на будущий год спасательному судну. До этой записки пыталась добраться санная партия, шедшая с Барьера, но результатом была лишь ужасная гибель Винса [87] . Плывя вдоль берега, мы ясно различали столб, такой же новенький, как в тот день, когда его поставили. Теперь мы уже знаем, что позади него есть выход на Барьер, а пингвинью колонию мыс
87
См. «Введение», с. 36.
Крозир защищает от метелей. Лучшего места для зимовки не придумаешь, и мы очень огорчились, поняв, что высадиться невозможно.
Там мы впервые увидели колонию маленьких пингвинов Адели. Берег был усеян сотнями тысяч птиц, многие тысячи их кружили в воде вокруг судна. После того как мы ближе познакомились с колонией, её своеобразные обитатели казались нам уже не случайными знакомыми, а добрыми друзьями. Что бы ни делал пингвин, всё окрашено его индивидуальностью, он жизни не пожалеет, лишь бы увидеть что-нибудь интересное.
Летать он не умеет. Да и вообще его поведение необычно для птицы. Например, будучи вынужден бороться с большими, чем остальные пернатые, трудностями, он проявляет при этом невероятную отвагу; это совершенно особое существо, то серьёзное, то весёлое, энергичное, храброе, дерзкое, и всегда (если только вы не управляете собачьей упряжкой) желанный гость; он становится чуть ли не близким человеком.
Кроме мыса Крозир, мы могли высадиться в заливе Мак-Мёрдо, в таком месте, которое удовлетворяло бы главному требованию — имело связь с Барьером по морскому льду, так как суша в основном непроходима. От мыса Крозир мы взяли курс на мыс Бёрд, северо-западную оконечность острова Росса, выполнив по пути детальную съёмку побережья.
Подойдя к мысу Бёрд и острову Бофорт, мы заметили, что устье пролива забито паковыми льдами. Пришлось прижаться по возможности к земле, чтобы избежать неприятностей.
«Обходя мыс Бёрд, мы постепенно открывали хорошо знакомые и незнакомые места: гору Дисковери и Западные горы, смутно видневшиеся сквозь дымку. Приятно было вновь увидать их. Нам, в сущности, пожалуй, лучше на этой стороне острова. Чувствуется как бы что-то родное в этой обстановке» [88] .
88
«Последняя экспедиция Р. Скотта», с. 76, 77.
Весь берег от мыса Крозир до мыса Ройдс ледяной и недоступный, причём большей частью сильно трещиноватый. Западнее мыса Бёрд ютятся несколько маленьких пингвиньих колоний, а высоко над ними на фоне ледяных склонов выделяется несколько серых гранитных глыб. Это эрратические{55} валуны, вынесенные льдом с Западных гор, свидетельство более тёплого климата в прошлом, когда Барьер поднимался тысячи на две футов выше, чем сейчас, и выдавался намного дальше в море. Но в наше время Антарктика стала холоднее, снег стал откладываться в более северных районах и соответственно уменьшилось образование льда{56}.