Самое ужасное путешествие
Шрифт:
Дом стоял футах в двенадцати над водой, на песчаном пляже, который когда-то был чёрной лавой{59}. Предполагалось, что высота хорошо защищает его от любого наката, какой только может достичь этого закрытого места. Тем не менее, как мы увидим дальше, Скотт очень беспокоился за его судьбу во время похода по устройству складов, когда зыбь уничтожила не только много миль морского льда и порядочную часть Барьера, но и кончик Ледникового языка. Пляжа мы больше не видели — осенние бури засыпали его снегом, а в следующие два летних сезона солнце было бессильно растопить толстые сугробы.
Для первого года нашего пребывания на мысе Эванс несомненно характерно необычайно сильное таяние. Не суждено нам было вновь увидеть и маленький водопад, обрушивавшийся тогда по скалам из озера Скьюа в океан.
Холмик за домом, высотою 66 футов, мы вскоре нарекли Уинд-Вейн{60},
На них, к сожалению, появились признаки плесени, и мы опасались злоупотреблять бараниной. Но вообще-то мясные запасы состояли преимущественно из тюленины и пингвинятины, баранина же считалась роскошью.
Вторую пещеру, 13 футов на 5 футов, выдолбили Симпсон и Райт для магнитных инструментов. Температура в пещерах держалась, как выяснилось, довольно постоянной. К сожалению, это был единственный снежник, пригодный для устройства в нём тоннелей. Поблизости от нас нигде не откладывалось таких масс льда и снега, как на Барьере, где можно копать сколько угодно, что и делал Амундсен со своими людьми.
Ящики с нашими припасами Боуэрс разместил штабелями по западному склону, начиная почти от двери дома. Сани стояли там же, но выше по склону. В первую зиму это было вполне удобно, но на следующий год бесконечные метели и снежные заносы заставили нас перетащить всё имущество на вершину ледяного хребта позади дома, с которого ветер сметал снег.
Амундсен считал целесообразным ставить ящики двумя длинными рядами.
Собак держали на длинной цепи или верёвке. Лошадиные стойла поставили у северной стены дома, заслонив их таким образом от пурги, которая здесь обычно налетает с юга. У южной стены Боуэрс построил для себя склад.
«Каждый день он предлагает или выполняет какой-нибудь план, повышающий благоустройство нашего лагеря» [102] .
«Скотт, кажется, очень доволен тем, как всё складывается», записал я тогда в своём дневнике. Да и как могло быть иначе! Вряд ли кому-нибудь ещё так везло с подчинёнными.
Мы гнули спину до тех пор, пока не чувствовали, что больше нет сил, но и после этого находили для себя какое-нибудь дело, брались за него и работали уже сверх сил. И судовая и наземная партии не только в это время, но и на протяжении всего путешествия делали всё возможное и делали прекрасно.
102
«Последняя экспедиция Р. Скотта», с. 98.
Люди работали самоотверженно.
«Если вы можете представить себе наш дом приютившимся у подошвы холма на длинной полосе тёмного песка с аккуратно расставленными перед ним грудами ящиков со всякими припасами и с морем, набегающим внизу на обледенелый берег, вы будете иметь понятие о непосредственно окружающей нас обстановке. Что же касается нашего более отдалённого окружения, то нелегко подобрать слова, которые достойным образом передавали бы его красоту. Мыс Эванс — один из многих и самых ближних отрогов вулкана Эребус, поэтому всегда над нами возвышается величественная, покрытая снегом дымящаяся вершина вулкана. К северу и к югу от нас глубокие бухты. За ними по нижним уступам гор спускаются огромные ледники, высокой голубой стеной врезающиеся в море. Синева моря усеяна сверкающими айсбергами и огромными плавучими льдинами. Вдалеке, за проливом, но с такими смелыми, великолепными очертаниями, что они кажутся близкими, стоят красивые Западные горы со своими многочисленными высокими острыми пиками, глубокими, обледенелыми долинами и резко изваянными кручами. Всё это составляет такой дивный горный ландшафт, которому на свете мало подобных» [103] .
103
«Последняя экспедиция Р. Скотта», с. 99.
«Перед отъездом из Англии мне всё время говорили, что в Антарктике, где так мало жизни, должно быть скучно. Но мы сами уже составляем большое хозяйство. В пятидесяти ярдах от нас — девятнадцать пони, за ними — тридцать собак, которые время от времени по зачину Дика воют не хуже волков,
Только что до лошадиных стойл добрался тюлень — здесь полно тюленей Уэдделла, пингвинов и китов. На борту же у нас кот Ниггер и голубоватый персидский котёнок, кролики и белки. Нет, в нашем лагере жизнь бьёт ключом.
Френсис Дрэйк весь день напролёт отыскивает лёд, годный для снабжения корабля водой. Вчера он сложил на льдине кучу камней, в которую его товарищи хотели воткнуть флаг — а потом сфотографировать его — с надписью: „Самая южная точка мистера Дрэйка“» [104] .
104
Мой дневник.
Планировалось, что 25 января двенадцать человек с восемью пони и двумя собачьими упряжками выйдут в южном направлении, чтобы заложить на Барьере склады для идущих к полюсу.
Скотт считал, что залив между нами и мысом Хат покроется льдом в марте, возможно даже в самом начале марта, и именно тогда большинство из нас по этом льду вернётся на мыс Эванс.
Иное дело пони — им не преодолеть утёсы на подходах к этому мысу, поэтому всё было подготовлено для того, чтобы они, а значит и их погонщики, остались на мысе Хат. Для этой цели Скотт намеревался воспользоваться старой хижиной, построенной ещё экспедицией «Дисковери» [105] .
105
См. Введение, с. 36.
Пятнадцатого января Скотт взял Мирза и с одной собачьей упряжкой отправился на мыс Хат, находившийся в 15 уставных милях южнее нас. Они пересекли Ледниковый язык, где нашли оставленный Шеклтоном склад прессованного сена и маиса. К западу от языка, чуть ли не достигая его, простиралась открытая вода.
Прибыв в хижину, Скотт был неприятно удивлён тем, что она забита снегом и льдом. Это являлось серьёзной помехой; к тому же, как мы убедились впоследствии, занесённый ветром снег, подтаяв, смёрзся в лёд, и вся внутренность хижины представляла собой одну огромную ледяную глыбу. Внутри неё находилась пирамида ящиков — склад, оставленный экспедицией «Дисковери». Мы знали, что в них галеты.
«Для нас было большим огорчением найти старый дом в таком заброшенном состоянии. А мне так хотелось найти все старые постройки и ориентиры невредимыми. Ужасно грустно провести ночь под открытым небом и знать, что всё, сделанное для удобства, уничтожено. Я лёг в самом удручённом настроении» [106] .
В эту ночь
«спали плохо до самого утра и потому встали поздно. Позавтракав, отправились в горы. Дул резкий юго-восточный ветер, но солнце светило, и я приободрился. Я никогда не видел, чтобы было так мало снегу. Лыжный след был совершенно прерван в двух местах. Гэп и холм Обсервейшн почти обнажены; обнажён был также большой склон на одной стороне высоты Аррайвал, а на вершине горы Крейтер виднелось огромное обнажённое плато. Как бы нас порадовало подобное зрелище в прежние времена! Водоём оттаял, и тина зеленела в свежей воде. Углубление, вырытое нами в насыпи, возвышавшейся над поверхностью водоёма, сохранилось. Мирз обнаружил это, провалившись в него по самую грудь. Он сильно вымок при этом.
На южной стороне мы могли видеть, как и прежде, гряды льда за мысом Прам, выдвинутые сжатием. Лёд в бухте Хорсшу оставался нетронутым и, видимо, не испытывал давления. Морской лёд давил на мыс Прам и вдоль ледяного подножия Гэпа и выдвинул новую ледяную гряду, на протяжении двух миль опоясывающую мыс Армитедж {61} . Мы нашли старые термометровые трубки Феррара выступающими из снежного склона, как будто они были поставлены туда только вчера. Крест Винса тоже как вчера поставлен — краски совсем свежие и заметна надпись» [107] .
106
«Последняя экспедиция Р. Скотта», с. 95.
107
Там же, с. 95.