Самое ужасное путешествие

Черри-Гаррард Эпсли Джордж Беннет

Зато следующий переход протекал в совершенно иных условиях. Дул ветер силой 5–6 баллов, шёл снег.

«Поверхность местами очень скользкая, а там, где она твёрдая, на застругах, непрестанно кто-нибудь падает или спотыкается. В воздухе разлита муть, видно так мало, что кажется, будто идёшь сквозь облако, хотя снегопад слабый. Мыс Блафф полностью закрылся, усилились признаки, обычно предвещающие пургу. На привале для ленча партия Скотта перепаковалась и последовала за нами. Часа через полтора мы догнали Аткинсона, поставившего лагерь, и не без радости последовали его примеру, так как всё время приходилось не только преодолевать сопротивление встречного южного ветра, но и сильно напрягать зрение, стараясь рассмотреть следы на снегу» [185] .

185

Боуэрс.

За

весь день прошли немного больше восьми миль.

Невезение сопутствовало нам на протяжении ещё трёх переходов, то есть до утра 13 ноября. Поверхность отвратительная, погода хуже не придумаешь, метель не прекращается и дюйм за дюймом, миля за милей покрывает всё мягкими пушистыми хлопьями. В дневниках зазвучали нотки уныния.

«Если, на наше несчастье, такое исключительное положение продолжится — будет поистине ужасно. В лагере очень тихо, настроение у всех удручённое — верный признак, что дела не ладятся» [186] .

186

«Последняя экспедиция Р. Скотта», с. 298.

«Погода ужасная — мрачная, суровая, валит снег. Настроение делается угнетённым» [187] .

«Такая поверхность пути заставляет задумываться. Я знал, что местами она будет трудной, но такой, как сегодня, не ожидал» [188] .

Неопределённость положения всегда была мучительнее всего для Скотта, тогда как явно критические ситуации вызывали у него необычайный прилив энергии. Когда мы плыли на юг, попали в шторм и чуть было не затонули и когда один из столь дорогих его сердцу моторов провалился сквозь морской лёд, его лицо в числе очень немногих не выражало ни малейшего огорчения. Даже когда близ мыса Эванс корабль сел на мель, он не пал духом. Но вот подобные задержки из-за плохой погоды раздражали его. Боуэрс записал в дневнике:

187

Там же.

188

Там же, с. 297.

«Плохая погода и скверная поверхность в сочетании с недомоганием Чайнамена омрачают наши перспективы, и, прибыв в лагерь, я не удивился, застав Скотта в подавленном настроении. Он полагал, что корм лошадям выдаётся в первую очередь из нашей поклажи, то есть по сути дела обвинял меня в том, что я своих лошадей жалею, а его тройку перегружаю. Покончив с едой, мы проверили до мелочей вес всех грузов, и, поспорив, тем не менее оставили всё по-прежнему. Я хорошо понимаю состояние Скотта: после того что мы пережили в прошлом году, день, подобный сегодняшнему, вызывает у него опасения, как бы наши животные не пали. „Лучшие умы“ (то есть врачи) осмотрели Чайнамена, проявляющего признаки переутомления. Бедный старикан, ему бы мирно доживать свои дни на покое, а не тянуть под конец жизни этакие грузы. У Джию тоже довольно жалкий вид, но ведь мы никак не думали, что он дойдёт хотя бы до Ледникового языка, а он прошагал больше ста миль от мыса Эванс. Вот уж действительно никогда не знаешь, что можно ждать от этих созданий! Прав, конечно, Титус, который не устаёт твердить, что второго такого негодного сборища кляч не сыскать на белом свете» [189] .

189

Боуэрс.

«Погода из рук вон скверная: сильный восточный ветер со снегом, поверхность ужасная. Недавно выпавший снег лёг на землю рыхлым слоем, в котором вязнут наши несчастные лошади. Если бы страдали только мы, я бы нисколько не волновался, но как тяжело видеть такие мучения наших лучших животных в самом начале путешествия. Один переход вроде того, что мы совершили прошлой ночью, сокращает им жизнь на много дней, а между тем мы вышли две недели назад, проделали за это время всего лишь

третью часть пути до ледника, но почти все лошади уже проявляют признаки крайнего утомления. Виктор сильно похудел за эти две недели, вид у него измождённый» [190] .

190

Боуэрс.

Но тут пони начали выправляться. Именно тогда Джию получил прозвище Чудо Барьера, а Чайнамен — Громобой.

«Нашим четырём пони досталось больше всех,»

— замечает Боуэрс.

— «Я не согласен с Титусом, что им лучше идти без остановок на ленч. Это, несомненно, очень для них утомительно, прежде всего потому, что они несвоевременно получают корм.

13 ноября утро было приятное, тёплое, +15° [-9 °C] — такой теплыни ещё не было за всё время похода. К вечеру, однако, повалил снег большими хлопьями, хорошо знакомыми нам по Англии. Здесь же я увидел их впервые. Сани с большим трудом идут по свежевыпавшему снегу. Гривы и попоны лошадей покрылись ледышками» [191] .

191

То же.

Следующий переход (13–14 ноября) был немного легче, хотя лошади по-прежнему с трудом преодолевали глубокий снег и по всему было видно, что они тянут из последних сил.

Ночь сменилась приятным тёплым днём, и все животные стоя дремали на солнце. Далеко-далеко за собой мы впервые за много дней видели землю. 15 ноября достигли склада Одной тонны, значит, прошли от мыса Хат 130 миль.

Там всё ещё торчали поставленные на попа двое наших саней, а над главным гурием хлопали обрывки флага. В банке из-под соли, привязанной к бамбуковому древку флага, лежала записка от лейтенанта Эванса, сообщавшая, что они пришли сюда на мотосанях пять дней назад и дальше волоком потащат сани до 80°30' ю. ш., где будут нас ждать.

«Эванс прошёл за два с половиной дня больше 30 миль — это замечательно»,

— сказал Скотт.

Мы откопали гурий и не нашли в нём никаких изменений, но с подветренной стороны от самой его верхушки ярдов на сто пятьдесят тянулся на северо-восток снежный язык — бесспорное свидетельство того, что здесь преобладают юго-западные ветры. Девять месяцев тому назад мы посыпали снег в этом месте овсом, чтобы таким образом определить увеличение снежного покрова за зиму. К сожалению, зерна мы, как ни искали, не нашли, но по некоторым другим приметам установили, что сугробы увеличились очень ненамного. Термометр минимальных температур, крепко привязанный к остову саней, показывал -73° [-58 °C].

Такую температуру мы воспринимали как неожиданно высокую после той, что мы испытывали зимой и весной на Барьере, тем более что наши минимальные термометры помещались тогда под санями, а на складе Одной тонны термометр находился под открытом небом. Мы же во время зимнего путешествия убедились, что разница между показаниями термометра, находящегося в укрытии (-69° [-56 °C]), и термометра под открытым небом (-75° [-59 °C]) составляет 6°. Оставленную в складе провизию нашли в прекрасном состоянии.

Далее мы долго держали военный совет. Это означает, что утром, поужинав, Скотт приглашал в нашу палатку Боуэрса, а иногда и Отса. Подобные совещания почему-то неизменно носили трагикомический характер. На этот раз, как впрочем и всегда, речь шла о пони. Было решено переждать один день и дать им отдохнуть, благо корма сколько угодно. Говорили главным образом о том, какое количество фуража следует взять отсюда, учитывая состояние пони, размеры посильной для них клади и длину переходов.

«Лошади вывезут, думает Отс, но находит, что они начали худеть и утомляться скорее, чем он ожидал. Учитывая обычный пессимизм Отса, этот отзыв можно считать благоприятным. Я лично смотрю на дело с большей надеждой. По моему мнению, сейчас многие лошади даже в лучшем виде, нежели когда выступали в поход, исключая, конечно, слабых, на которых мы всегда смотрели с сомнением. Надо ждать, как пойдут дела» [192] .

192

«Последняя экспедиция Р. Скотта», с. 299.