Самолет уходит в ночь

Молодчий Александр Игнатьевич

До чего же неутомимым тружеником был наш эскадрильный инженер капитан технической службы Редько! И когда он только спал! Казалось, дни и ночи пропадает на аэродроме возле машин: и тех, что готовят к вылету, и тех, которые находятся на длительном «излечении». Трудно было представить эскадрилью без капитана. Казалось, вокруг него и вся боевая работа вертится. От него самолеты уходят на задание и к нему возвращаются. Неспроста его не только технический состав, но и летчики отцом эскадрильи считали. Как-то узнал он, что его отцом величают, сделал возмущенный вид:

—

Какой же я отец! Больше мать: и то достань, и это, одень, накорми, да еще и благословенье дай.

Однажды при снаряжении самолета к очередному боевому вылету произошло самовоспламенение пиропатрона. При этом пострадал капитан Редько.

— Немедленно в госпиталь, — делая перевязку, распорядился полковой врач капитан Гаврилов.

— Толя, ты что — в своем уме?! — попытался было личным знакомством и равенством в звании придавить Редько, но не тут-то было.

Врач не сдавался:

— В госпиталь — и никаких разговоров.

Редько промолчал. А когда Гаврилов закончил перевязку, заявил:

— Вы мне не командир, товарищ капитан медицинской службы. У меня есть командир эскадрильи. Спасибо за перевязку. Я ухожу в подразделение. До свидания, товарищ капитан медицинской службы.

Но как ни торопился Редько в эскадрилью, главмедик полка прибыл в подразделение почти одновременно с ним и не позволил беглецу удрать из санчасти.

— Необходимо немедленно госпитализировать, — металлическим голосом заявил он, надевая очки.

Я тогда исполнял обязанности комэска. Не любил вот таких конфликтных ситуаций среди своих людей, терялся, проявлял неуверенность.

— Коль надо, так надо, — только и сказал.

— Вам ясно, товарищ капитан технической службы? — Голос Гаврилова зазвучал торжественно: — Выполняйте приказ командира эскадрильи: немедленно в госпиталь!

Редько капитулировал.

— Да я-то что? Если надо — так надо, — начал было оправдываться. — Оторванные-то пальцы ведь не вырастут, — горько пошутил он.

— А если гангрена?! А если кисть ампутируют? Руку отрежут? — Хватка у врача была железной.

— Хорошо, хорошо. Берите... — сказал Редько и поплелся за Гавриловым. — Я же тебя, Толя, как человека просил...

— Я не человек — я врач, — отрезал Гаврилов. Мое приказание о госпитализации было выполнено. Но ровно через сутки мне доложили, что наш инженер эскадрильи из госпиталя сбежал и уже на аэродроме — руководит подготовкой и ремонтом самолетов. Снова отправить в госпиталь? Так он опять сбежит оттуда. И еще раз уйдет, если отправлю. Ладно уж, постараюсь сегодня с ним как-нибудь не встречаться... Но не вышло. Под вечер нос к носу столкнулись.

— Разрешите доложить, — начал было Редько.

— Что-то поздно собрались докладывать. Уже полдня в эскадрилье.

— Так дела ж все... А в госпитале, смотрите, какую перевязку сделали — залюбуешься. — Потом посмотрел на меня добрыми глазами и повторил свою шутку; — А коль пальцы оторвало, так уже не вырастут...

...Уходили. Бомбили. И обычным стало ждать сообщений о результатах своей работы в тылу врага. Казалось бы, далеко улетаешь от линии фронта, от тех мест,

где войска и командиры могут следить за твоими действиями, и, тем не менее, почти каждый раз поступала информация о том, как мы отбомбились. И эта четкость свидетельствовала о высочайшей организованности нашей борьбы. А нам, летчикам, вселяла уверенность в любом, самом дальнем полете.

Из партизанского соединения, которому наша эскадрилья оказала помощь с воздуха, тоже пришла радиограмма. В ней сообщалось, что партизаны успешно вышли из вражеского окружения. Они благодарили нас за своевременную поддержку. Мы были очень рады, что помогли в тяжелую минуту, подняли боевой дух народных мстителей, сражавшихся один на огня с врагом, вдали от линии фронта.

Сегодня в полку тоже получили радосгную весть. Из Москвы — приказ Верховного Главнокомандования. В нем говорилось о том, что за проявленную отвагу в боях с немецко-фашистскими захватчиками, за стойкость, мужество и организованность, за героизм личного состава при выполнении важных боевых заданий наш полк особого назначения преобразуется во 2-й гвардейский авиационный полк дальнего действия. Значит, теперь мы — гвардейцы.

А не так давно все поздравили меня еще с одним большим событием в моей жизни: я стал кандидатом в члены партии. После боя, в землянке, принимали меня коммунисты в свои ряды. Казалось бы, все свои ребята. Вот Куликов — подчиненный мой, даже дважды подчиненный: и в экипаже, и в эскадрилье. Вместе летаем с ним. И горим. И падаем. А еще больше — врагу даем огня. Но тут, перед собранием, я совсем оробел. Ведь каждый сидящий здесь не просто сослуживец или подчиненный. Каждый — коммунист. А я — комсомолец. Держу перед партией ответ — боями, поведением своим, поступками, отношением к людям, всей своей жизнью.

За несколько минут до начала собрания в землянку вошел батальонный комиссар Дакаленко, и я растерялся окончательно. «Ну, — думаю, — сегодня он мне кое-что припомнит». А припоминать было что.

Точнее, тот случай, когда я самовольно перелетел на свой аэродром с места перевооружения полка. Да еще и других подбил. Короче, организовал побег. Вот тогда-то состоялась у нас беседа с комиссаром. Он пригласил меня к себе. Всегда относившийся ко мне доброжелательно, на этот раз Дакаленко был на слово резок. И не так уж много было их, слов. А запомнились мне навсегда, особенно последние.

— Недисциплинированных в партию не принимают, — сказал комиссар и вернул мое заявление.

Когда обсуждался вопрос о приеме меня в партию, комиссар полка Дакаленко опять вспомнил о дисциплине.

— В этот трудный для Родины период, — сказал он, — первостепенное значение приобретает железная партийная дисциплина. Организовать, сплотить, сцементировать людей, народ, страну партия может только тогда, когда сама будет такой же.

И хотя батальонный комиссар не вспоминал в своем выступлении о нашем побеге, я понимал, почему именно о партийной дисциплине говорит Дакаленко в этот раз. В тот памятный день все присутствовавшие на партийном собрании единогласно приняли меня в свои ряды...