Самородок
Шрифт:
– Кто это?
– Гонгвадзе говорил медленно, затуманенно смотря на Елену. Та опять к нему наклонилась, и полностью заслонила льющийся от фонаря свет. Над головой женщины будто нимб образовался, лица совершенно не видно, лишь волосы в обрамлении чего-то радужного, струящегося. Или это у него в глазах всё так расплывается? Вон и картинку с трэк-сигнала еле видит.
– Дежурный? Да, я, Гонгвадзе... Срочно поднимай опергруппу и в Институт Биотехнологий... Отставить! Они же там вляпаются по незнанию, прямо в пасть... Так. Поднимай их и направляй сюда, по маяку этого трэка. Дальше! В непосредственной близости от института
Он дёрнулся, глаза закатились, из уголка губ потянулась тонкая струйка крови, и Елена чуть не взвыла.
– Дежурный! Срочно бригаду медиков, Ираклий тяжело ранен! Да откуда я знаю, где мы находимся! Где-то рядом с этим чёртовым институтом! Найдёте по маяку, я его включаю. И, умоляю - быстрее!
Она с тоской и опять чуть не плача огляделась по сторонам - дома вокруг немые, кое-где, правда, свет, но в остальном пустынно, - и вновь всё внимание к Гонгвадзе.
– Ираклий Георгиевич! Вы меня слышите?
– не в силах отвести взгляда от этой полоски крови, прошептала Елена, с ужасом осознавая, что вообще осталась сейчас одна в таком, на первом взгляд, многолюдном и всесильном городе. Потом осторожно приобняла голову Гонгвадзе горячими ладонями, осторожно положила к себе на колени, и, беззвучно плача, начала гладить по волосам, шепча, как в тумане:
– Не уходи, хороший мой... Не уходи... Не уходи... Пожалуйста...
Где-то вдалеке послышался вой сирены. И где-то в той же стороне видны были отблески пламени, жадного, беспощадного. Наверное, один из танков рухнул куда-то в пригород. Как ни печально, но Елену это заботило мало, она машинально раскачивалась и всё гладила, гладила лежащего в беспамятстве мужчину по волосам, глотая слёзы и продолжая шептать, как молитву:
– Не уходи, не уходи... Пожалуйста...
Оставалось лишь надеяться, что тот внемлет, прислушается к этой молитве-призыву, найдутся у него силы и причины задержаться на этом свете. Оставалось лишь ждать. И надеяться...
Сколько она так сидела? Минуту? Десять? Полчаса?.. Не имела понятия, время стало совершенно абстрактным символом, да оно и к лучшему, потому что вдруг, неожиданно, в одночасье, - и вокруг уже суетятся люди, и кто-то ненавязчиво, но твёрдо помогает подняться на ноги, делает ей инъекцию, и Елена словно из омута выныривает, из глухой тишины вырывается - возникли из небытия и звуки, и запахи, и образы, и пришло ощущение той самой реальности, которую она потеряла сто лет назад. Сразу и одномоментно изменилось всё. Елена будто очнулась, осмысленно огляделась, пришла в себя, увидела Гонгвадзе, которого загружали на антиграве в медблок стоящего рядом спас-модуля, рванула было к нему, но её зачем-то удержали. Женщина раздражённо скинула руку, гневно обернулась, но узнала держащего и обмякла, сразу став безропотной и послушной.
– Не надо туда, Лена, - попросил Бодров, внимательно смотря на аналитика, машинально удерживая Елену за локоть.
– Врачи и без нас справятся... Лучше скажи, что тут произошло?
Что произошло?.. Она едва снова не расплакалась, припомнив недавнее, но быстро взяла себя в руки. А действительно,
– Я будто почувствовала эту силу... Это... Это... Страшно! Тебя будто мысленно расстреливают, вгоняя из обоймы патрон за патроном... Не знаю, но такому не место на Земле!
Бодров нахмурился и посмотрел куда-то поверх её головы.
– Начал стрелять, говоришь?
Потом обернулся к трём оперативникам, что с ним прибыли.
– Дима, давай к Институту. Но очень, очень осторожно...
Елена открыла рот, но слова возражений увязли в необоснованности, как нож в тугом комке патоки. Она пока мало что соображала, на первом плане одни эмоции.
– Идём...
И Бодров опять взял под локоть, повёл куда-то. И только тут Елена сообразила, что они рядом с институтом, на обширном пустыре, практически возле корпусов. Радоваться ли такому обстоятельству, или, наоборот, недоумевать - сейчас казалось уже несущественным. Она в очередной раз приготовилась к неизбежному. Со всей определенностью и ... надеждой.
Вышли они к молчаливой семнадцатиэтажной глыбе института со стороны хозяйственных построек, освещения тут мало, как будто так и планировалось. Воздух заметно свежел, и Елена как-то мимоходом подумала, а сколько, интересно, времени? Потом ей в голову пришла другая мысль, которую и озвучила:
– Матвей Игнатьевич, а вы-то тут как оказались?
Тот глянул искоса, и она скорее почувствовала, чем осознала взгляд внимательных, ничего не упускающих глаз.
– Когда по Сектору тревога категории "зеро", а следом императив "УГРО", о доме как-то и забываешь, знаешь ли. Или не в курсе?
Да, конечно. Что это она? Растерялась совсем, элементарных вещей уже не помнит.
Они подошли ко входу и остановились. Вернее, замер Бодров, всё не отпуская её локоть. Казалось, к чему-то прислушивается. На самом деле слушал доклад старшего из оперативников в клипс-рацию.
– Ты уверен?
– от неожиданно прозвучавшего чуть ли не возле уха голоса Бодрова Елена вздрогнула, настолько он разорвал царившую тут тишину.
– Ладно, понял... Двигайся дальше. И умоляю - осторожно!
– Что?
– не спросила, выдохнула Елена, когда человек рядом с ней замолчал и молчал долго, непростительно долго, на её взгляд. Такого выдержать она просто не могла. Мысли о Киме вернулись вновь и вернулись с пугающей силой. Словно плотину прорвало. Она сглотнула и повторила вопрос, заранее пугаясь ответа.
– Что... там?..
Бодров отпустил её локоть и двинулся вперёд. На мгновение мелькнул алой точкой на пальце активированный перстень спира.
– Пока ничего... Но и хорошего тоже мало... Идём. Скоро тут будет подмога, но ждать не годится...
Елена послушно последовала за ним, мало что соображая. Подмога?.. Очень хорошо. Но что с её Кимом?! Вопрос этот не давал покоя, раскалённой иглой, острой спицей вонзаясь в мозг. И ничего, кроме боли, там пока не оставляя. Будет определённость, и игла отстанет. Или, наоборот, ещё круче вонзится в мозг. В зависимости от результатов.