Самородок

Голиков Александр

Зуммер обнаружения заверещал тогда, когда они подлетали к цели. До Института биотехнологий оставался километр. Пилот только хотел отреагировать, когда следом и ударило - в полную мощь, в самый ответственный момент - перед заходом на объект. И всё понеслось, закувыркалось, завертелось и спрессовалось в секунды, что растянулись, казалось, на саму неопределённость и многомасштабность, вышибая попутно из людей дух.

Пилот отключился и стал марионеткой в чьих-то руках. Руках жестких, с привкусом крови. Его как личности не стало. И эта уже не-личность потянулась к оружию. С выпученными глазами и с пеной у рта. Сумасшедший...

Флайтанк вильнул, потеряв управление. Автопилот был отключен,

что в условиях боя, предполагаемого тем же императивом "зеро", было явлением нормальным. Однако пси-удар пришёлся не только по людям. Как мог он воздействовать на узлы и агрегаты самого летающего танка, можно лишь догадываться. Факт остался фактом. Первая машина (фактически без пилота!), вдруг развернулась на месте и на скоротечном вираже поразила из всех бортовых систем вооружения машину вторую, идущую следом. Защитное поле флайтанков рассчитано было прежде всего на внешнюю угрозу, но никак не на поражение от своей же собственной системы огня. Следующий вторым флайтанк вспыхнул, детонировал оглушительным взрывом и распался огненными штрихами, самым впечатляющим из которых стал огнедышащий хвост - всё, что осталось от некогда грозной и такой надёжной с виду машины. Остальные искры оказались поменьше, в том числе и десантный отсек с рубкой управления. В одну секунду двадцать две жизни перестали таковыми быть, оставив ночному небу лишь короткую о себе память, воссоединившись в одно целое с огненным лепестком, расцвётшим вдруг в небесах. В то, во что превратилась вторая машина, расстрелянная в упор первой. Светлая вам память...

Гонгвадзе и Михайлов в той, первой машине, как раз обсуждали диспозицию предстоящей операции, ставили и распределяли акценты акции, когда случилось непоправимое. А Елена лишь вздрогнула, ничего не понимая, но ощутив вдруг всем естеством своим, что случилось нечто из ряда вон. И ещё она ощутила прикосновение того, недавнего... Того стылого и равнодушного, что заставило её предать. И Елена задохнулась от ненависти и бешенства. Её пси-импульс с такой вдруг неимоверной силой отразился в ответ, что Ирма там, на крыльце института, едва не потеряла сознание от ответного удара той, любящей и любимой женщины. Её буквально отшвырнуло к дверям, чуть ли не в коридор, в холл, и упала она возле стола дежурного у проходной, продолжавшего мёртвой глыбой возлежать в своём кресле. Сознание её затуманилось, поплыло, но лишь на секунды. Хотя и их оказалось более, чем достаточно.

– Вон из машины!
– прокричал Гонгвадзе и бросился к штурм-люку. Михайлов, в котором инстинкты бойца и командира, вбитые годами тренировок чуть ли не в подкорку, вдруг заговорили в полный голос, мгновенно понял, что стряслось нечто ужасное и непоправимое.

– Немедленно покинуть танк! По расчётам!.. Вперёд!

Это тоже было частью императива. И тоже отрабатывалось. Да только... Только вводная, данная Ирмой прямо в мозг оперативникам, несмотря на блокаду и его пси-защиту, нашла свой отклик и начала действовать. Пилот уже разворачивался в своём кресле в сторону десантного отсека с усмешкой, не предвещающей ничего хорошего, и выцеливал из файдера первых на очереди. Своих же товарищей. В его оправдание, себе он сейчас не принадлежал. И видел вокруг лишь врагов. Зазвучали первые выстрелы, сходные по звуку с уханьем совы. Так стрелял файдер. И целился пилот исключительно в голову. Чтоб уж наверняка. А потом и вовсе началось невообразимое.

Пилот стрелял, как в тире. С той же злорадной и где-то глупой усмешкой, словно не людей расстреливал, а манекены в театре абсурда. Да только манекены эти начинали вдобавок меж собой драться. Под огнём файдера. Заряды, не попавшие в цель, с жутким визгом рикошетили. Пилот стрелял не переставая.

Елена зажмурила глаза и

вцепилась пальцами в виски. Ей стало жутко. Страшно. Дико. Пока чья-то рука не выдернула из этого сюрреалистического бреда, и она не ощутила прямо в лицо, наотмашь, тугой всплеск воздуха. Он освежил и хоть чуть-чуть привёл в чувство. Открыв глаза, поняла, что валится с невообразимой высоты (на самом деле всего-то метров восемьсот, флайтанки предпочитали малую высоту при боевом заходе) прямо в ночь, темноту и неопределённость, и завизжала. На пределе сил и возможностей. Как женщина, вдруг понявшая, что потеряла минуту назад всё...

– Ты ранена?!
– раздался рядом встревоженный, прерывающийся голос Гонгвадзе, и Елена потянулась к нему навстречу, запоздало сообразив, что и так находится в непосредственной близости от начальника. Более того, тот держал её крепко, прижав к себе, как нечто дорогое, единственное, что сумел спасти от вселенского катаклизма.

– Ранена?
– прокричал Гонгвадзе, пытаясь одновременно что-то нащупать у себя на поясе. Получалось плохо. Даже никак - падать они не переставали. Кувыркались, как подстреленные птицы.

– О-о...
– простонала Елена. Недавняя картина побоища в отсеке флайтанка вдруг вернула силы и трезвость мысли. А редкие огоньки внизу, приближающиеся с умопомрачительной скоростью навстречу и глядящие прямо в душу, и всепоглощающий мрак по их сторонам заставили окончательно вернуть и самосознание, и присутствие духа.
– Что делать, Ираклий Георгиевич?! Мы же... разобьёмся к чёрту!..

– Пояс, Лена! Пояс...
– просипел в ответ Гонгвадзе, и женщина вдруг с отчётливой ясностью поняла, что тот на пределе, из последних сил пытается хоть что-то сделать. Пояс?.. Что за пояс?.. Ну конечно! Как же она раньше-то?... А ещё капитаном назвалась, идиотка! Нашлась, чем хвастаться, в гробу таких капитанов!..

Антигравитационный пояс такой же атрибут их повседневной экипировки, как и спир. Только Елена спиром почти не пользовалась, считала эту штуку слишком страшным оружием, подсознательно противилась мысли, что этим можно убивать так просто и ... безнаказанно, безжалостно. Поэтому перстень, как правило, валялся у неё в столе, в рабочем модуле. Да и то сказать: какой из неё оперативник? Название одно. Аналитик она и есть аналитик. Зато анти-пояс был при ней всегда. Удобная и нужная вещь. Необременительная, где-то стильная и красивая, лёгкая, незаметная и очень практичная. И подходит почти к любой вещи из гардероба.

Не тратя и лишней секунды, Елена привела в действие антиграв, и они тут же замедлили стремительность падения. Огоньки из далёких капелек давно уже выросли в алчущие огнями фонарные столбы, а тут и вовсе прекратили с бесшабашной скоростью превращаться и дальше в смертельные пики, готовые в любой момент нанизать на себя неотвратимо на них падающих. Фу-у!... Теперь перевести пояс в горизонтальный полёт, а дальше на снижение, аккуратное такое, чтоб приземлиться плавно и на обе ноги сразу. Однако с последним возникли явные проблемы...

Потому что Гонгвадзе потерял, кажется, сознание. Приземляясь на обе ноги (как учили), Елена вдруг сообразила, что так вот не получится, как учили. Чтобы на обе и сразу, чтоб плавно и рассчётливо. Поломаемся же!
– пронеслось в голове, а потом... Удар!.. И кувырок, не разжимая объятий, вместе с Гонгвадзе. Антиграв с задачей всё же справился, земля приняла их пусть и жёстко, но и не смертельно. Живы!.. Пронеслась мысль и затухла, будто опалённая. Земля поиграла с ней, как с ребёнком, и оставила в покое, отпустила за ненадобностью. И лёжа сейчас на её совсем не ласковой поверхности, думать ни о чём не хотелось. Вот же!.. Прибыла! И даже сохранила... Но что дальше?!